Были у него и огорчения, однако, оптимизм, неукротимая энергия не подводили его никогда. Тем, кто спрашивал его совета во время кризисов, привычно сотрясавших древо Теософского общества, он отвечал: «Работайте! Работайте! Работайте для теософии!» И когда, в конце концов, и его жестоко предали, а некоторые из тех, кого он вырастил, кому оказывал услуги и учил, как работать, старались изгнать его из общества, не понимая своей ограниченности, он молчал, как надлежало Посвящённому. Он склонил свою беззащитную голову перед Волей и Законом и пронёс добро и спокойствие сердца через потоки горечи, утешаемый уважением и доверием общества, где проходила его жизнь, и тысяч учеников, знавших и любивших его. Он убеждал всех в необходимости прощения и возобновления усилий. Напоминал всем, что много ошибок совершено из-за небратского отношения его оппонентов, но пройдёт время, и они сами увидят и поймут, какой вред нанесли Работе своими действиями, значения которых тогда не понимали. Он просил всех приготовиться к такому дню и пожать протянутые руки тем, кто, не понимая, принимал участие в зле, причинённом ему, а через него и всем остальным. В таком настроении доверия он ушёл в невидимое. 21 марта 1896 года он встретил «Выразительную, Справедливую и Могущественную Смерть».
Таковы известные факты его жизни. Существует многое, о чём не нужно говорить. Его требования к нам касались только Работы. Она была его Идеалом. Он ценил мужчин и женщин только по их отношению к теософской работе и по тому, в каком духе она делалась. По его мнению, самая лучшая работа – это Правильно Мыслить. Он работал с каждым, кто по-настоящему хотел работать, не принимая во внимание, были ли эти люди его личными друзьями или посторонними, активными или тайными врагами. Было известно о многих случаях, когда он много работал с теми, кто нападал на него или, скрывая намерение, планировал выпад. Навсегда запомнится его причудливая, необычайная улыбка, за которой обычно следовали какие-нибудь ирландские шутки.
Последние дни
Придя к выводу, что климат не помогает, мистер Джадж решил вернуться в Нью-Йорк, чтобы быть среди друзей и ближе к центру своей работы. Он намеревался посвятить свои вечера написанию книги «Оккультизм»[3], и мы провели много часов, обсуждая её содержание и основной план работы. Ученики никогда не увидят этой книги, а те, кто знает что-нибудь о том, какой огромной информацией об эзотерической науке владел У.К.Джадж, ощутят эту потерю для себя и для теософского образования в целом.
22 февраля 1896 года, приблизительно в половине третьего дня он вышел из квартиры на третьем этаже в доме № 325 на Западе 56-й улицы и сел в закрытый экипаж. Это был его предпоследний выход за двери дома. Будучи тяжело больным, что очень тревожило его друзей, он тем не менее с презрением относился ко всяким вещам, которыми обычно пользуются все больные, – шалям, пледам и т. д. Таков был характер этого человека.
С этого дня он становился всё слабее и слабее, только изредка у него появлялись вспышки былой силы. Но до самого последнего мгновения в нём сохранялось мужество снабжать энергией и вдохновлять других. За две недели до смерти ежедневно посещавший мистера Джаджа доктор Раундс предупредил, что, если он не прекратит совсем работу, то потеряет последний шанс для жизни. Мистер Джадж неохотно согласился. Но первое изменение в деятельности, которой он занимался всю жизнь, привело к реакции, угрожавшей немедленным коллапсом. После этого он читал, но только немного и более лёгкую литературу. Он дремал, когда мог, потому что кашель не давал ему спать по ночам. За несколько недель до смерти ему не удавалось уснуть больше, чем на три часа подряд. Едва способного шептать от слабости, его переводили из кресла в кресло, измученного изнуряющим кашлем, из-за которого он не мог лечь, и всё же он крепко держался за жизнь, пока не пришёл час ослабить усилия и умереть. Всё это время он сохранял великолепную стойкость и самоконтроль.