Океан. Выпуск четвертый

Наступил июнь. Поскольку мы жили под водой, солнце не успевало нас согреть. Мы узнали о приходе лета по вздернутому носику нашего верного болельщика — четырехлетнего Джона Макконаги; нос служил верным барометром: покраснел и уже успел облупиться. Джон, младший сын нашей хозяйки в Порт-Баллинтре, спускался в порт по утрам, чтобы проследить, как мы отдаем швартовы, и верно ждал на посту по вечерам, наблюдая за разгрузкой.

Ветер теперь частенько доносил с полей запах коров. Море затихло, мы даже одевались, стоя в «Зодиаке». Рыбаки при встрече повторяли: «Вам везет. Двадцать лет не видели такой весны». Вода прогрелась, и мы ныряли по пять-шесть часов ежедневно. Подольше бы так!

Наш план принимал конкретные очертания. Мы окрестили каждую часть подводного ландшафта, нанесли их на карту. Теперь у нас есть каньон, коридор, выемка, откос и так далее. «Эспланада», например, — это площадка 30×15 метров у входа в пещеру.

Вначале мы пропустили на эспланаде через частый гребень всю гальку. Но в верхнем сыпучем слое ничего не оказалось. Тогда было решено передвинуть его в другое место. Для этого мы использовали насос, установленный в лодке. Невидимая в море струя воды под давлением поднимала огромными клубами песок, гравий отлетал в сторону, а камни прыгали и катились по дну. Как только показывалось скальное дно, мы начинали очищать руками каждое углубление, прощупывать каждую складку.

Все ювелирные изделия за четыре столетия бурь и волнений успели превратиться в драгоценный металлолом. Море сплющило кольца, вырвало камни из оправ и миниатюры из медальонов, разорвало цепочки, смяло кубки и стаканчики; вилки были без зубцов, ножи — без ручек, серебряные блюда и тарелки покорежены. Свинцовые пули расплющило о камки. Зато тяжелые и компактные предметы, в частности золотые монеты, сразу же ушли вниз, в самые укромные места. Там они и ждали нас, чистенькие, блестящие, не подверженные коррозии. Именно эта чудесная особенность золота и объясняет, почему археологи и историки набрасываются на него. К сожалению, это же качество привлекает не только любителей подводных поисков, но и любителей денег.

Насос оглушительно трещал, к вящему неудовольствию чаек, которые, прочистив горло, пытались перекричать его. Мы шествовали по дну с толстым пожарным рукавом — роскошное зрелище для стороннего наблюдателя, согласитесь. Как будто под водой мог возникнуть пожар! Кстати, этот рукав доставил нам немало хлопот. Удержать его не было сил, он все время рвался из рук, грозя завернуть вас, как удав, в свои объятия, — морской змей в эпилептическом припадке!

Наконец насос смолк. Мы стали собирать урожай. Золотые эскудо лежали с нахальным видом запонки, которая покоилась в ящике, в то время как вы битый час искали ее под шкафом.

Теперь темнело только в одиннадцатом часу. Ламинарии, налившись соком, выросли толщиной в руку и высотой в человека. Они издевательски мотали хохолками, когда мы пытались прорваться сквозь их частокол. Надо отдать им должное — бархатистые растения винно-красного цвета выглядели чудесно на фоне серо-черных или розовых в лучах заходящего солнца скал.

Прибыли туристы. По вечерам они заполняли маленький порт, движимые жаждой помочь нам считать золотые слитки и серебряные сервизы. «Интересно знать, чем они заняты в остальные годы, когда здесь нет водолазов», — бурчал Морис. Интересно также, какие они ведут разговоры в остальное время, ибо этим летом о наших находках распространились самые фантастические слухи.

По достовернейшим сведениям, мы уже успели вывезти, потихоньку разумеется, золотой запас, от которого позеленели бы хранители Форт-Нокса[1]

. Операцией занимался один американский фотограф. Кто-то из жителей предупредил таможню, но где там, птичка уже улетела!

Другие под большим секретом были готовы рассказать всем желающим, что один таможенник, ну конечно же сообщник водолазов, был схвачен на границе Ольстера с Ирландской республикой, потому что из багажника его машины вываливались золотые монеты и драгоценности.

(Кстати, раз уж зашла об этом речь, внесем ясность. Все предметы, найденные на дне, заносились в тот же день в инвентарный список, который мы сдавали инспектору, а сами вещи отправляли в сейф одного из белфастских банков. Если требовалось, мы предварительно обрабатывали их от порчи или просили заняться этим сотрудников лаборатории консервации Национального музея Ольстера.

Практика показывала, что скрупулезная честность в этих делах вызывала два типа реакций у собеседников: недоверие либо жалостливое презрение. Как правило, человек подмигивал, заговорщически улыбался и комментировал: «Конечно, все понимаю, но для  с е б я-то вы, наверное, кое-что оставили? Хе-хе, на память…» Можете легко себе представить, как вел бы себя данный собеседник, окажись он на нашем месте.)