Океан. Выпуск пятый

— Сами сказали.

— Давно вы их видели?

— Когда вы входили в гавань, они уже тут ожидали. А пока швартовались, видно, передумали и пошли на вокзал. Так и просили вам передать…

Мы заночевали в Петергофе. Но не могу сказать, чтобы я уснул в эту ночь. Да и на другой день, уже в Ленинграде, я с беспокойством в душе ехал на трамвае в мореходку. Мерещился чудовищный «разнос», которого по справедливости я заслуживал. Но Дмитрий Афанасьевич и виду не подал, что они с Верой Николаевной слышали мои «вдохновенные» слова. Встретил он меня, по обыкновению, приветливо и даже извинился, что обусловленная встреча не состоялась. Конечно, с этого дня я всячески избегал посещения их квартиры. И только после выпускных государственных экзаменов, получив назначение на теплоход «Калинин», волей-неволей преодолел стыд и зашел попрощаться с доброй и гостеприимной Верой Николаевной. Эта удивительно воспитанная женщина пожелала мне всего самого хорошего и по-матерински поцеловала в лоб.

А Дмитрий Афанасьевич на нашем выпускном вечере, чокаясь со мною бокалом шампанского, полушутя, полусерьезно заметил:

— Если на рейде или в гавани стоит такая тишина, что далеко слышно каждое слово, надо избегать чересчур… смелых выражений… Вы понимаете, о чем я говорю?

Да, я понимал и на всю жизнь запомнил и совет и деликатность моего капитана и начальника…

А вот к зазнайству и ко всему показному Дмитрий Афанасьевич относился нетерпимо. Однажды я, плавая уже третьим помощником капитана на «Калинине», во время стоянки в Ленинграде ехал утром из дома на судно, в порт. В трамвае увидел Дмитрия Афанасьевича, поздоровался и, конечно, сел рядом, благо вагон был почти пустой.

— Вот еду пораньше, чтобы застать начальника пароходства. Организуем групповое плавание для первого курса, — сказал Лухманов.

Завязался обычный в таких случаях разговор: куда и в какие порты заходили, как плавается, когда в отпуск и т. п. На следующей остановке к нам подсел начальник одного из отделов пароходства, знакомый Дмитрия Афанасьевича. Впрочем, и я знал этого товарища, но не настолько, чтобы удостоиться пожатия его руки. Разговор с Лухмановым товарищ из пароходства начал на английском языке. Дмитрий Афанасьевич знал этот язык в совершенстве, и меня, признаться, удивило, что своему собеседнику он отвечал только по-русски, да и то не совсем охотно. Видимо, раздосадованный товарищ не удержался и довольно резко заметил:

— Да что с вами, Дмитрий Афанасьевич? Разучились говорить по-английски, что ли?

Казалось, Лухманов только и ожидал такого вопроса. Он сразу оживился и, прищурившись, отчеканил, выделяя каждое слово:

— Разучиться не разучился, но не умею и не могу красоваться перед окружающими… Пускать пыль в глаза, как говорят русские люди…

Соседи по вагону рассмеялись. Товарищ из пароходства вскочил с места.

— Куда же вы? — любезно осведомился Дмитрий Афанасьевич. — Ведь нам еще две остановки…

Но тот, пробормотав: «Мне надо зайти в поликлинику… Совсем забыл», выскочил из трамвая.

Прощаясь со мной у главных ворот порта, Дмитрий Афанасьевич добавил:

— Терпеть не могу подобных выскочек! Не старайтесь на них походить, Муравьев… Иначе наша дружба врозь…

7

Передо мной лежит книга Дмитрия Афанасьевича «Плавание на «Товарище». На титульном листе надпись: «Арчи Муравьеву на добрую память. Вспоминайте это плавание, когда не будет ни парусов, ни меня. Д. Лухманов. 22 мая 1928 года, Ленинград».

Здесь, в этой дарственной надписи, Дмитрий Афанасьевич дважды ошибся: и паруса сохранились на учебных судах мореходных училищ, и он сам продолжает морскую жизнь, перевоплотившись в крупный океанский лайнер с буквами на бортах: «Капитан Лухманов»…

ПУТЕШЕСТВИЯ, ОТКРЫТИЯ, ПРОБЛЕМЫ

Ю. Колмаков Я — «ЭКЛИПС»… Документальная повесть

ВАЙГАЧ, 1914

Начальник Архангельского почтово-телеграфного округа Николай Петрович Лапин с утра был весел и деятелен. Наказав дежурному телеграфисту немедленно известить его, как только будет получена любая депеша, Лапин занялся хозяйственными делами.

Рабочие, с любопытством поглядывая ему вслед, удивлялись:

— Что это с начальником, будто подменили? Гляди, как молодой, в гору попер!

— Вести, может, добрые получил, оттого и подобрел. Ходил мрачнее тучи — на глаза не попадайся, а тут — «ребятушки» да «поспешай». А может, солнышко ублажило: ишь, пригревает, будто дома…

Стояла редкая для этих широт погода. Лето добралось наконец и до забытого богом края. Солнце неузнаваемо преобразило обычно свинцово-серые воды студеного моря, разбавило холодные тона по-южному веселыми красками. Море казалось обжитым, совсем не похожим на то, каким рисует его воображение по рассказам бывалых людей. А корпуса стоящих на якорях недалеко от берега кораблей — «Василия Великого» и прибывшего вслед за ним из Архангельска с запасом топлива «Николая» — и толпы народа сделали суровый берег Вайгача оживленным и шумным.