Океан. Выпуск пятый

На причале нас встретила большая группа летчиков, которые обняли своего спасенного товарища и тут же стали оживленно расспрашивать его о подробностях боя.

Связываюсь по телефону с комбригом, Александр Васильевич Кузьмин говорит:

— Сегодня весь день наши летчики бомбили транспорты противника в Киркенесе. Часть этих судов в охранении боевых кораблей переходит в Печенгу. Выходи к Айновским островам, наблюдай обстановку и, если увидишь противника, атакуй! Я буду сообщать тебе все данные разведки и организую прикрытие с воздуха.

— Все понятно. Когда выходить?

— Немедленно! На каком пойдешь сам?

— На двести сорок первом, с Домысловским — он участвовал в минных постановках, но в атаках еще не испытан. Я буду его обеспечивать.

— Добро! Ни пуха тебе, ни пера!..

Хотелось мне для порядка шутливо послать своего друга — начальника к черту, но из соображений субординации я позволил себе сделать это только мысленно.

Быстро собрав командиров катеров, я объяснил им задачу. Вижу — настроение поднялось, глаза заблестели!.. Истосковались мы по крупной работе. Один лишь командир двести сорокового, старший лейтенант Виктор Бочкарев, был чем-то озабочен и встревожен. Я это сразу заметил.

— В чем дело?

— Понимаете, товарищ комдив, у меня что-то с правым мотором. Не заводится, проклятый, и все. Пробовал и так и сяк — ничего не получается…

Только этого нам не хватало. Я был, признаюсь, почти взбешен: ведь нельзя же брать в бой неисправный катер. От катерника требуется в первую очередь высокая скорость и способность к быстрому маневру.

— Почему не доложили раньше?!

Бочкарев стоял ни жив ни мертв. Показалось, что даже слезы навернулись у него на глазах. Где-то в душе шевелилось сочувствие: не везет парню. В начале войны, едва успев закончить военно-морское училище, Бочкарев был взят на сухопутный фронт, доблестно воевал в тяжелых оборонительных боях на Карельском фронте и осколком мины был серьезно ранен в правую руку. К счастью, все обошлось благополучно. После госпиталя Виктор немедленно попросился на флот. Не мог он без кораблей. Душа-то у него была моряцкая…

Прикидываю все это и решаю сменить гнев на милость.

— Дивизионный механик!

— Есть.

— Немедленно заняться катером Бочкарева. Буду выходить на трех катерах…

Здесь нужно сказать несколько слов о том, как для меня все это началось.

Жизнь словно решила устроить мне встречу с собственной юностью.

В первых числах мая 1944 года я принял под свое командование дивизион торпедных катеров Северного флота, входивший в состав недавно сформированной бригады. Знакомые берега. Знакомое море.

Еще в 1930 году я — тогда матрос торгового флота — ходил из Архангельска в северные порты Норвегии. Через несколько лет уже в должности штурмана одного из военных кораблей пришлось мне совершить переход из Мурманска в Ленинград, и я имел возможность более серьезно познакомиться с навигационными и гидрометеорологическими условиями плавания на Севере. Кто знал, что не пройдет и десятка лет, как мне вновь доведется служить в этих краях? Уже в условиях жестокой войны.

Дивизион, который я принял, был довольно «разношерстным». Лишь немногие офицеры и старшины ранее служили на торпедных катерах, прошли нормальный курс боевой подготовки и имели опыт в эксплуатации техники и оружия. Большинство же прибыло из различных частей — кто с надводных кораблей, кто с подводных лодок, кто из авиации, а некоторые даже из сухопутных войск, куда попали в первые месяцы войны. Поэтому неудивительно, что и среди командиров торпедных катеров были люди, которые ни разу в жизни не выходили в торпедную атаку даже в учебных условиях. Учебу начали с азов…

К счастью, у меня оказались хорошие помощники: капитан-лейтенант Ефимов Арсений Иванович, с которым мы вместе служили командирами отрядов торпедных катеров на Тихоокеанском флоте, заместитель по политчасти капитан-лейтенант Слепцов — очень добросовестный и трудолюбивый политработник. Прекрасное впечатление произвел на меня секретарь партийной организации дивизиона — старший лейтенант Константин Никитин, искушенный в военной службе коммунист. Он удивительно тонко и сердечно работал с людьми. С чьей-то легкой руки прозвали его в дивизионе Костя-капитан. Но произносилось это с искренним уважением: в боях Костя-капитан показал себя бесстрашным и мужественным офицером.

Дни наши были заполнены напряженной боевой учебой и в базе, и в море. Впрочем, понятие «учеба» было весьма относительно. Случалось, что первая в жизни торпедная атака некоторыми командирами катеров выполнялась не на полигоне по кораблю-цели, а в настоящих боевых условиях при яростном противодействии противника.

Никто из моряков не жаловался, хотя жили мы в землянках и в палатках, что, понятно, в условиях Заполярья нельзя назвать «комфортом»: здесь даже невозможно было по-настоящему согреться и обсохнуть после возвращения с моря.