Океан. Выпуск второй

Правильно, замполиту и по штату положено быть гуманистом. Впрочем, экипажу танкера ничего не угрожает: все, кроме одного, еще подающего сигналы бедствия, покинули борт горящего судна. Меня отнюдь не волнуют и убытки фирмы, которой принадлежит танкер, из-за этого я бы не стал рисковать. А вот океан… Его и так превратили в сточную яму, не думая о том, что земля-матушка уже не в состоянии прокормить человечество, что океан уже сегодня стал великим кормильцем, мы без него никак не обойдемся. Если эти семьдесят тысяч тонн нефти разольются по Атлантике, они отравят тысячи квадратных километров ее поверхности, погубят все живое.

Объяснять это старпому и Протасову некогда и незачем: они знают об этом не хуже меня. Я беру мегафон и кричу вниз:

— Боцман, дежурную шлюпку и оба мотобота приготовьте к спуску.

Итак, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Теперь нужно отобрать наиболее подготовленных людей. Из инженеров-механиков лучше послать командира трюмной группы. Но кто пойдет старшим? Мне оставлять свой ракетоносец не положено. Придется посылать старпома.

— Командира трюмной группы на мостик, — говорю вахтенному офицеру, и тот снимает телефонную трубку.

Да, механик справится лучше, ему там будет виднее, что можно сделать. Старпом, кажется, оправдывается:

— Они-то бросили танкер, — и кивает на капитана танкера, сидящего на левом крыле нашего мостика.

Да, они бросили. Когда мы подошли, весь экипаж танкера был в двух мотоботах и держался подальше от горящего судна. Лишь один человек оставался на его борту и с кормы писал нам фонарем SOS. Он был голый, как дождевой червь, видимо едва успел выскочить из каюты, но фонарь схватить не забыл и дело свое делал.

Сначала я подумал, что это капитан. Но когда с мотоботов подняли людей, выяснилось, что человек в рваной робе и есть капитан Роуленс, а там, на борту, остался его помощник.

Капитан Роуленс, человек с лошадиным лицом, квадратными скулами и хищным носом, был внешне просто безобразен и страшен, похож на пещерного человека, еще не успевшего уйти далеко от своих предков — обезьян. Даже не верилось, что в наше время мудрая природа могла выдать столь некачественную продукцию.

Пригласив капитана на мостик, я предложил ему спирту, извинившись за то, что ни водки, ни рому, ни коньяку на борту нет, поскольку встреча с мистером Роуленсом в программе нашего похода не была предусмотрена. Роуленс постарался не заметить этой шпильки и великодушно согласился на спирт. Наш корабельный врач, доставивший спирт на мостик, проворчал:

— Лично я бы ему касторки прописал.

— Зачем? У него и так полные штаны, — заметил вахтенный офицер.

— Кстати, о штанах. Доктор, передайте вестовому, чтобы подобрал из моих вещей свежую рубашку и брюки для капитана. И пусть в кладовой возьмет новую куртку.

Кажется, наш корабельный Айболит одарил меня взглядом столь же презрительным, каким оглядел и Роуленса. Ничего, ребята, держите форс. Роуленс, конечно, не имел права покидать танкер, пока на нем оставался хоть один человек, но поймите, у них же свое представление о порядочности.

— Могу я воспользоваться вашей рацией, чтобы сообщить моей фирме о случившемся? — спросил Роуленс.

— Да, конечно.

Радист принес бланк и карандаш, Роуленс, набросав текст радиограммы, протянул ее мне.

— Посмотрите, пожалуйста, я ничего не упустил? И поставьте координаты.

Первого августа в 22.35 по Гринвичу в машинно-котельном отделении возник пожар. Вахтенный механик Сноу погиб. Дверь в радиорубку деформировалась, и открыть ее не удалось. Через несколько минут вся кормовая надстройка была объята пламенем. Шлюпочная радиостанция вышла из строя, поэтому сигнал SOS в эфир не был дан. Экипаж оставил судно на двух мотоботах, имея шлюпочный запас продуктов и пресной воды. Многие были босы и раздеты — все личные вещи, касса, паспорта и судовые документы сгорели. На борту остался лишь помощник Мелсон, отказавшийся покинуть судно.

Второго августа в 00.17 подошел советский военный корабль и принял на борт экипаж танкера, находящийся в двух мотоботах.

Капитан Роуленс.

— С вашего позволения я добавлю одну фразу: «Русские приступают к тушению пожара», — сказал я.

— Но это безумие! Погасить невозможно, вы же не спасатели, у вас нет специального оборудования. Посмотрите, вся надстройка просела, она может провалиться, а это — десятиэтажный дом.