Океан

Затем Абелай положил баркас в дрейф, и только тогда, когда находился уже в двух милях от берега, развернул его на сто восемьдесят градусов, взяв курс на северный мыс острова, так, чтобы к трем часам утра «Исла-де-Лобос» мог войти в спокойные воды Рио — узкого морского рукава, который отделял высокие утесы острова Фамара от вечно печального Ла-Грасиоса, единственное селение которого в это время тонуло во мраке. Но Абелай Пердомо не нуждался в свете, так как мог плыть, ориентируясь по отблескам далекого маяка Алегранса да по темному, вырисовывающемуся на фоне неба силуэту, образуемому высокими скалами восточного берега.

Ветер зло засвистел в вантах, когда баркас, опасно накренясь, буквально несся по спокойным водам Рио. Какой-нибудь полуночник-рыбак с Ла-Грасиоса, решивший забросить свои сети, решил бы, что видит перед собой паруса Летучего голландца, неприкаянного духа, мчащегося мимо грозных утесов острова прямо в преисподнюю.

Айза Пердомо сидела на корточках на носу баркаса, а рядом, по-прежнему безмолвный, устроился ее дед. Она, притихнув, смотрела на море и на мерцающие звезды, то появляющиеся из-за туч, то пропадающие за гигантскими отвесными скалами. По мере того как баркас приближался к цели, в ее душе разрасталась тоска, ибо с каждой минутой она все яснее осознавала, что теперь уже не скоро увидит тех, кого так любила.

Даже отсутствие Асдрубаля, прятавшегося по другую сторону пролива Бокайна, она переносила с трудом. Теперь же ей было страшно представить, как она станет просыпаться по утрам, не слыша привычной возни матери на кухне, не ощущая запахов родного дома, лишившись возможности выглянуть за дверь и увидеть море, откуда так часто возвращался баркас ее отца.

Она вспомнила Руфо Гера, человека замкнутого и одинокого, все время проводившего с книгами. Обычно он устраивался на берегу, прислонившись спиной к борту перевернутой старой шаланды, и до вечера погружался в чтение. Частенько он просил Аурелию Пердомо, которую уважал за энциклопедические знания, объяснить ему особо сложные места, которые он не в силах был понять.

Таким образом он скорее мог считаться другом Аурелии, чем Абелая, однако к старшему в семье Пердомо он питал особую симпатию и был предан ему всей душой, ибо однажды, когда оба они были еще очень молоды, Абелай Пердомо в одну из безлунных ночей помог четыре часа продержаться на плаву его единственному брату, когда один из пароходов разломил надвое баркас, на котором они рыбачили.

Восемь лет назад, когда умерла одна из тетушек Руфо Гера и оставила ему в наследство свои земельные участки и дом в Арии, он решил, что и так уже потратил слишком много лет на бесплодную борьбу с морем и теперь наступил момент обрести покой. Для него это означало устроиться поудобнее с хорошей книгой в тени раскидистой пальмы, потому что «лук и помидоры растут сами по себе, а тебе уже не нужно день-деньской насаживать наживку на крючки».

Тем не менее каждые два или три месяца он спускался в селение, чтобы провести неделю в местах, где родился. Он приходил с худющей верблюдицей, нагруженной до предела продуктами, и почти всегда останавливался в доме Пердомо Марадентро, потому что там он всегда мог обратиться к Аурелии за помощью и советом.

Айза знала, что Руфо Гера был одним из тех немногих людей, которые ненавидят море, однако в их компании все равно можно было чувствовать себя свободно. Каждый раз, видя его, она вспоминала о том единственном дне, когда оказалась у него в гостях, в окруженном пальмами доме, примостившемся на склоне скалы. Оттуда не было видно моря. Для нее же море всегда было неотъемлемой частью того, что она считала настоящей жизнью. Оно было для нее не менее важно, чем родители и братья.

Когда она думала о вещах, которые любила, в сердце ее рождалась страсть, когда же вспоминала о том, что ее теперь вынуждают все это оставить, душу ее захлестывала тоска, которая становилась все сильнее и сильнее по мере того, как низкий берег острова Ла-Грасиоса уходил назад, а форштевень баркаса неумолимо приближался к бухте.

Впрочем, о Ла-Грасиоса она хранила одно из самых прекрасных своих воспоминаний. Когда ей исполнилось десять лет, вся семья взошла на баркас, чтобы провести пять дней на якоре с подветренной стороны острова, принимая участие в последних приготовлениях к свадьбе самого лучшего друга Асдрубаля и Себастьяна.

Юноша, которому не исполнилось и двадцати лет, уже три года строил дом, в котором ему предстояло жить со своей юной женой, на острове же существовала традиция, согласно которой все жители помогали молодой паре обустроить семейный очаг в те дни, когда море было особенно несговорчивым.

На Ла-Грасиоса, который на архипелаге называли Островом Добрых Обычаев, все делалось сообща, начиная от строительства дома, подготовки баркасов и заботы о больных и заканчивая поддержанием чистоты в поселке и его благоустройством. Айзе особенно запомнилось то, что также произвело неизгладимое впечатление на ее мать, когда она присутствовала на церемонии репарто, проходившей в те дни.