Океан

Айза посмотрела на море, которое походило на тщательно отполированное зеркало, по голубой поверхности которого лишь изредка бежали трещины — это стремительно проносящиеся мимо дорадо поднимались слишком близко к поверхности, — и попыталась отыскать в глубине души причины, которые вынуждали ее возражать матери. Ничего путного ей в голову не приходило, но одно она знала точно: со смертью дона Матиаса их беды еще не закончатся.

— Не обращай на меня внимания! — взмолилась наконец Айза. — Я так нервничаю, что мне самой не верится, что мы в конце концов будем свободны и счастливы, как прежде. Все произошло настолько быстро!

Мать протянула руку и легонько погладила шею дочери так, как той всегда нравилось, а потом улыбнулась, видя, как Айза закрутила головой из стороны в сторону, словно ласкающаяся кошка. Так они долго сидели, прижавшись друг к другу, не произнеся ни слова.

— Прошлой ночью со мной говорил дедушка, — после долгого молчания произнесла Айза, не глядя на мать. — В самый разгар шторма он мне прокричал, что я не должна бояться ни ветра, ни волн, потому что его баркас выдержит любой шторм. Однако потом он крикнул, что бояться мы должны спокойного океана, так как в такие дни он сам не знает, какие несчастья таятся в воде.

— Дедушка Езекиель всегда любил приукрасить.

— Вряд ли после смерти он захочет напрасно пугать нас… — Девушка показала вперед, на бескрайний и чистый горизонт. — Думаю, что он говорил правильные вещи. Знаешь, мне кажется, что море заснуло.

— Твой отец надеется, что вечером снова подует ветер.

Айза Пердомо лишь покачала головой:

— Не подует.

~~~

Педро Печальный вошел в таверну Плайа-Бланка, откуда Марадентро вынуждены были бежать, преследуемые по пятам людьми. Поговаривали, что Пердомо, должно быть, уже стали кормом для акул, а их старый баркас, доверху груженный скарбом, покоится на океанском дне.

Пастух лишь прислушивался к разговорам, переходящим от стола к столу, не вмешивался ни в один из них и ни словом, ни жестом не выказывал своего любопытства, хотя тема эта его очень интересовала. Он тихо сидел в уголке, прислонившись спиной к стене, и вид у него при этом был такой отрешенный, словно он никогда и не слыхивал о Пердомо Марадентро, а потому плевать хотел на их судьбу.

Однако он слышал и запоминал каждое слово.

Когда игроки в домино и кости прекратили болтовню и, охваченные азартом, перешли к односложным восклицаниям, он жестом попросил у трактирщика еще стакан рома и медленно, смакуя, выпил его. Все это время он размышлял над одним вопросом, который мучил его все последние дни: не виновен ли он, хотя бы и частично, в том, что Айза Пердомо — та самая Айза, у которой был дон и к которой он успел привязаться, хотя даже словом с ней не перекинулся, — плывет сейчас на утлом суденышке над самым сердцем океана.

«Если бы она позволила убить брата, больше ничего бы не случилось, — сказал он себе. — Старик отомстил бы за сына и успокоился».

Он ни секунды не раскаивался в том, что оставил Дионисио и Мильмуертеса в пещере большой Огненной горы. Более того, он гордился содеянным — впервые в жизни он дал кому-то отпор, а ведь тот выродок ему еще и угрожал. Однако сейчас, вслушиваясь в крики игроков, он вдруг подумал, что тот его поступок может самым неожиданным образом обернуться против него самого.

— Старый Кинтеро, похоже, серьезно решил с ними разделаться. Он достанет их даже в том случае, если они спрячутся под землей, — заявил один из игроков. — Роке Луна говорит, что он умирает от ненависти, которая выедает его внутренности.

Педро Печальный едва помнил дона Матиаса Кинтеро, хотя и видел несколько раз, как тот проезжал по пыльной дороге, пролегавшей между Тинахо и Мосагой, на огромном «бьюике» вишневого цвета, таком красивом, какого он больше в жизни своей не видел. Его взгляд неизменно приковывали к себе сверкающие хромированные детали автомобиля, а белый брезентовый верх, летом всегда откинутый, нравился намного больше, чем усатый человек в темных очках, прямо сидящий за рулем.

Дон Матиас Кинтеро принадлежал к семье, хорошо в этих краях известной. Он владел домами, землями и виноградниками и получил образование на Полуострове[17], в том далеком и полном загадок месте, о котором Педро Печальный не имел ни малейшего представления, ибо единственное, что ему удалось выяснить, так это то, что там находилось правительство и одно время шла кровопролитная Гражданская война, а еще то, что оттуда на остров иногда приходило добро, но зло оттуда приходило намного чаще.

Дионисио и Мильмуертес родом были с Полуострова, точно так же, как и тот, другой, со страшной татуировкой на плече и со шрамом на груди. В течение всех этих лет, что Педро ходил в таверну и, устроившись в уголке, молча слушал разговоры завсегдатаев, он ни разу так и не услышал что-либо хорошее о чужаках и не знал ни одного из них, кто бы сотворил хоть какое-то добро для Лансароте и его жителей.