Океаны в трехлитровых банках

Мы не виделись больше года. В аэропорт я приехала на два часа раньше.

Глазами съедала каждого человека, который чем-то напоминал мне его.

Такая же обувь. Такая же рука. Такой же голос.

Наконец-то.

К папе прижимаюсь я, и спустя секунды он:

– Ну хватит, хватит. Хорошего понемногу.

Делаю шаг назад. Совсем забыла, какой он. Мы никогда не обнимались с ним. Я улыбаюсь, не зная, куда спрятать глаза.

Такси.

И все дни, что он здесь. Все эти несколько дней папа:

– Ну хватит, хватит. Хорошего понемногу.

Мы сидим в гостиной, разговариваем. И папа…

Внутри меня что-то. Поднялось. Проснулось. Я готова сказать. Готова говорить спокойно, тихо, не хлопая дверью, не ругаясь, не выясняя. Открыться. Как никогда. Впервые.

Посмотрела на него. А ведь люблю его. Сильно. Он мой папа.

– Знаешь. Мы ведь не виделись год. И вот тогда, в аэропорту, я так хотела, чтобы ты меня обнял. Не шутил. Просто обнял. И чтобы мы так постояли немного. Как папа и дочь. А ты как всегда. Не собираюсь тебя перекраивать. Просто знай. Мне это болит. Мне нужны твои объятия. До какого-то возраста мне было достаточно твоих шуток и игр, но потом мне понадобился нежный папа. А у меня его так и не было.

Ком в горле, как камень. Заболел. Не могла промолвить ни слова больше. Вырвала из себя. Из последних сил:

– Я сейчас вернусь.

Ванная комната. Дверь на щеколду. Вода из крана. Слезы из глаз.

– Дыши. Успокойся, – сама себе.

Когда я вернулась. Посмотрела на папу. Я не могу объяснить. Он светился. Седые волосы стали еще белее. Голубые глаза – еще голубее. Он светился. Встал, подошел. Обнял.

– Тебе хорошо?

– Да, папа.

Стояли минуту молча.

– Пока ты не улетел, делай так, пожалуйста, каждый раз, когда мы встречаемся и когда расстаемся.

И он делал.

У моря потом папа спросил, когда волны перебивали его тихо:

– Почему вы с мамой не научили меня раньше? Я ведь этого не умел. В моей семье никто никого не обнимал.

Была рада, что волны стали сильнее и перебили меня громко.

Ком в горле, как камень. Заболел. Слова застряли внутри меня.

Мысль застряла в голове

– Кость застряла у тебя в горле. Что ты будешь делать?

– Попытаюсь ее вытащить.

– То есть, другими словами, ты сделаешь все, чтобы кости в твоем горле не было, верно?

– Да.

– А почему?

– Иначе я задохнусь и умру.

– Хорошо… А чем отличаются мысли, которые застряли в твоей голове, от кости, которая застряла в твоем горле?

– Я не задыхаюсь от них и… не умираю…

– Ты уверен? Уверен, что мысли, которые мешают тебе жить, не убивают тебя?

Я задумался. Он продолжил.

– Да, возможно, мысли не мешают кислороду попадать в твои легкие и ты не умрешь от этого, но…

И он посмотрел на меня.

– Мысли могут как убить, так и вернуть к жизни. В твоей голове каких больше?

Я опустил глаза. Последнее время как-то все было… никак.

Никаких друзей. Никакой радости. Никаких эмоций. Никакой любви. Никак.

– Каждый раз, как мысль такая застрянет у тебя в голове, подумай о косточке, которая застряла в горле и убивает тебя, и вытащи ее. Иначе она тебя задушит. Мысль.

Он заплатил за свой кофе. Оставил официанту двенадцать процентов чаевых. И ушел. Я видел его первый раз в жизни. Даже не знаю, кто он такой. А я начал вытаскивать из своей головы дурные мысли, которые не давали мне покоя уже вторую неделю.

Вытаскивать мысли, как кость, что застряла в горле и не дает дышать. Вытаскивать ложкой и класть в тарелку.

Спустя час в тарелке не было места, и я попросил официанта принести мне пустую тарелку. А эту – с мыслями – поскорее унести от меня. Что он и сделал.

Муж и жена понарошку

Они друзья. Не больше. Да, напряжение между ними есть. То самое. Но они его гасят, игнорируют, а то и вовсе не замечают.

– Я еще никогда не жил с женщинами, – вдруг говорит он.

– А я с мужчинами.

Кому из них пришла идея пожить вместе – ради эксперимента, ради полезного опыта, ради социально-коммуникативного века, ради работы над ошибками, ради мамы, которая неистово хочет внуков, ради решения бытовых коллапсов, – не расслышала.

Она пришла к нему, волоча за собой чемодан на колесиках со скудным приданым. И с этой минуты все у них становится общим. Кроме кровати – у каждого своя.

В доме есть три места, где чаще всего разворачиваются арабо-израильские конфликты, – кухня, ванная, туалет.

Он отменно готовит и так же отменно мусорит, как результат – блюдо «Ой-вэй, вкусно, аж руки откусишь!» и гора грязной посуды, открытые шкафчики, варенье, пролитое на стенку холодильника; сахар, который он каждый раз просыпает, еще долго напоминает о себе на ступнях ее ног. Бесит? Не то слово!

Она тоже не ангел. Если на кухне, то кран постоянно открыт – никакой экономии, никакой заботы об экологии. Видите ли, ей нужна вода! Помыть одну тарелку – минус литр хлорированной, кастрюлю – уже целых три.

А он выкидывает бутылки из-под кефира с кефиром.

– На дне капля осталась! – оправдывается он.

– Две столовые ложки!!! – показывает она ему, разбив бутылку.