Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

- Ильич, я сейчас тебе покажу, как Степаныч вчера выдавал: 'Господа! Мне кажется, вы забыли, где мы находимся. Вы забыли о традициях этой великой страны. Вы находитесь в самом центре Великой Российской Империи, в стране-носительнице высоких христианских идеалов. Но это еще не все! Вы находитесь в центре державы, берущей свое начало от древних Ариев. Наши пращуры жили здесь многие миллионы лет тому назад. Тогда эта земля называлась Гиперборея, а мы все их славные потомки! И как раз поэтому не соблюдающие заветы предков, но работающие по воскресеньям попадают в неприятные ситуации. Так поднимем же наши бокалы за славные христианские праздники, что подарены нам в количестве сорока восьми штук в году, по числу воскресений. Это я к тому, господа-переселенцы, что сегодня воскресенье, а мы делами занялись. За то всевышний нас и покарал. Так давайте забудем эту грязную историю и отметим христианский праздник. Прошу поднять бокалы!

Вечером возвращались на извозчике. Федотов, погруженный в свои думы, пытался удержать на коленях голову уснувшего Ильича. Получалось плохо, голова поминутно свешивалась за край пролетки.

А еще Борис безрезультатно пытался вспомнить, как они попали в последний трактир. В памяти всплывали странные сцены. В одной Ильич что-то исполнял по-французски, а чуть позже прилюдно выговаривал Димону, что христианских праздников много больше, нежели тот себе представляет. Недель же в году так и вообще пятьдесят две. Видимо, Доцент разошелся не на шутку и оттого учинил в трактире форменное безобразие в виде прямого и тайного голосования. Математик хотел наказать Димона за календарную безграмотность. Итога голосований Борис не помнил, хотя знал - что-то от этого случилось.

Затем в отравленном алкоголем мозгу всплыл здоровенный мужик, пивший с ним на брудершафт. После чего, вытирая седые усы, орал, что он Гиляровский. Однако Гиляровский, в представлении Федотова, был смугл и небольшого роста, а еще Гиляровский представлялся ему застенчиво мягким. Именно это Борис втолковывал Лжегиляровскому. Еще он доказывал самозванцу, что настоящий Гиляровский, написав 'Москва и москвичи', запил и помер от горячки.

Обдуваемый свежим ветерком, Борис осознал, что он допустил роковую ошибку. От этого ему стало безумно стыдно. Ему захотелось вернуться к тому симпатичному самозванцу и извиниться. Извиниться и разъяснить, что от водки случается только белая горячка. А просто горячка от водки не случается, поэтому Гиляровский, скорее всего, помер от обыкновенного цирроза печени.

Дальнейшие воспоминания носили фрагментарный характер. Борис смутно вспоминал, как этому Лжегиляровскому он диктовал номер своего сотового телефона. Еще он помнил, как кто-то очень похожий на Димона, вещал о чистоте русской расы, добрым словом вспоминая товарища Сталина, оставившего древнюю Русь с сохой и атомной дубинкой. В это же время настоящий Димыч в обнимку с Ильичом и полуголой девицей о чем-то безутешно рыдали, или рыдал только Ильич, пока Димыч кого-то крепко метелил на пару с самозванцем. Может, это и явилось итогом голосования? Еще перед глазами стояли изумленные лица посетителей, разглядывающие половинки кирпича. Было совершено непонятно, зачем местным понадобился битый кирпич.

'Странно, а как извозчик догадался, куда нас везти'? - это была первая мысль, пробившаяся утром сквозь дикую головную боль.

Глава 6. Первый конструктивный разговор.

3 Марта 1905. Москва.

Пробуждение было кошмарным. Такого страшного похмелья переселенцы не испытывали никогда. Дима, покачиваясь, сидел на табурете. Держась за голову, он, как заклинание, повторял: 'Моя бабуся всегда говорила: внучек, не закусывай конскими яблоками, не закусывай конскими яблоками, не закусывай конскими яблоками'. Эту фразу он повторял, и повторял, и повторял.

Первым не выдержал математик. В один прекрасный момент, зажав руками рот, он пулей вылетел во двор. Чуть более стойким оказался Федотов, но и он вскоре повторил 'подвиг' Ильича.

Много лет спустя, вспоминая эти каштаны, Борис понял, что они с Мишениным пали жертвой шарлатана-психолога без практики, но эффект оказался животворящим.

Владимир Ильич после каждой очередной реакции на словесное зомбирование возвращался слегка поздоровевшим. Синюшный цвет лица, правда, оставался, но стонал Ильич все жизнерадостнее. После очередного возвращения со двора произошло чудо: математик внезапно 'ожил', заявив, что капиталы надо немедленно вкладывать в производство чистого спирта. Дима к этому времени тоже 'отошел' и потому справедливо возразил, что виноделы из них, как из коровы пианистка. Наверное, 'отошел' он не до конца или не в ту сторону, потому как не сумел увидеть разницы между виноделием и производством спирта.

По молчаливому уговору за квасом к Настасье побежал Зверев. Здоровенный жбан он принес, но, судя по кислой физиономии, ему было высказано все предназначенное Мишенину. Федотов, однако, понимал, что от своей пассии Вова мог не вернуться и вовсе, поэтому посчитал Психолога настоящим героем.