Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

По-видимому, каперанг все понял, но виду не подал. Вместо этого последовало нейтральное:

- А занятное исполнение у вашего молодого друга. Я не знаток романсов, кстати, а чьи это стихи?

'Быть вам Николай Оттович адмиралом, точно быть. Хотели же яду подпустить, мол, что же вы в Германию-то заторопились. Очень хотели, но переключились на нашего музыканта. Выдержка, однако, имеет место быть. Достойно'.

- Дмитрий Павлович, не столько друг, сколько компаньон.

Удивленный взгляд на Зверева, потом пытливый на Федотова. В глазах вопрос из тех, что умные люди вслух не произносят. Оба, не сговариваясь, решили послушать Зверева.

Дима попытался передать гитару поручикам - те дружно отказались, требуя продолжения.

- Борис Степанович, можно?

Просительные интонации Зверева вызвали недоуменные взгляды. Деваться было некуда:

- Ну-у-у... заунывно истаяло в тишине.

Пальцы музыканта наиграли первые ноты. Борис понял - 'Угадай мелодию' Зверев предназначил персонально ему, чтобы, значит, не психовал попусту. Людям надо верить.

- Уважаемые господа, в Чили у меня был друг. Больше всего он мечтал, чтобы его песни когда-нибудь прозвучали на родине. Посвящается русским морякам.

Первый аккорд грянул торжественно:

Было время, я шел тридцать восемь узлов

И свинцовый вал резал форштевень,

Как героев встречали моих моряков

Петроград, Лиепая и Ревель.

А сейчас каждый кабельтов в скрипе зубов,

И хрипит во мне каждая миля.

А было время, я шел тридцать восемь узлов

И все сверкало от мачты до киля.

И мне верили все: и враги, и друзья,

От зеленых салаг до главкома.

И все знали одно: победить их нельзя,

Лееров их не видеть излома.

И эскадры, завидев мой вымпел вдали,

Самым главным гремели калибром.

И я несся вперед, уходя от земли,

До скулы оба якоря выбрав.

Паузы акцентировали внимание на главном - на трагедии. Будь исполнитель чуть моложе, в голосе бы звучала незрелость. После сорока потерялось бы что-то главное. Сейчас голос завораживал, не отпуская, держал в напряжении. Зверев это почувствовал, оттого эффект только усилился. Ему удалось сделать мелодию мягче, нежели в авторском исполнении.

Было все это так. Мы не ждали наград.

И под килем лежало семь футов.

Ждали дома невесты, и ждал нас Кронштадт,

Как фатою, туманом окутан.

Было все это так, только время не ждет,

Вот сейчас бы и дать самый полный!

Я в машины кричу: "Самый полный вперед!",

Да не тянут винты, вязнут в волнах.

У многих блеснула непрошенная слеза. Федотов закрыл глаза, скрывая нахлынувшие чувства. Неожиданно защемило в груди. В отличие от местных он знал будущее.

Не могу, стану в док, отдохну до поры,

Не пристало Балтфлоту быть слабым.

Лучше флаг в небо взмыть и, кингстоны открыв,

Затопить свой усталый корабль.

Но разве выскажешь все это в несколько слов,

Когда снятся в кильватере чайки,

На компасе норд-вест, тридцать восемь узлов,

И все сверкает от пушки до гайки!

Проигрыш известил слушателей об окончании. Мгновенная тишина. Никого вокруг не видя, Федотов верблюдом мотал головой. В этот момент ему было плевать, что о нем подумают. Дома он не был поклонником Розенбаума, но услышать ТАКОЕ перед 'Цусимой' ... Захотелось спрятаться в полутьме заполненного до отказа зала.

Положение спасли мальчишки. Разразившийся гвалт: 'Что это? Ох, господи, откуда? Почему мы не слышали. Как тридцать восемь узлов....', и пространные объяснения Зверева, что, мол, это авторский произвол, но из песни слова не выкинешь, позволил старичкам прийти в себя. Вновь стать несгибаемыми, бесчувственными.

Федотову, наконец, удалось про себя произнести: 'Что б ты ср...л колючей проволокой. Так же убить можно'.

Димон все понял, но не раскаялся.

- Господа, пора и честь знать, - голос капернга известил об окончании первого дня испытаний.

***

- По последней?

- Давай.

В гостиничные окна вливался призрачный свет белых ночей. Спать не хотелось.

- Дим, как тебе Эссен?

- Твердый мужик, только слух слабоват.

- ???

- Таких со сцены всегда видно. Не ошибешься.

Помолчали.

- А вообще?

- Дык, люди, как люди. Штурманцы еще пацаны, вроде не отморозки. Капитана мы поленом в пролетку загрузили. Поначалу показывал высокий штиль, а потом мордой в салат... .

Димон вздохнул, будто лишившаяся девственности портовая шлюха.

- Есть всякое на свете, что кажется новым, а все было в веках. Куприна читал?

- Это сказал Куприн?

- Это математик Экклезиаста цитировал.

На лице Зверева отразилось несуществующее раскаяние.

- А причем тогда Куприн?

- Он писал о здешних офицерах. Вместо утонченности, все больше думают, где бы до получки перехватить, и дуреют. Еще наивняк, конечно, редкостный.

- Дык .. . Одно мне не понятно, что дома-то все с придыханием: 'Ах, русское офицерство, ах поручик Голицын'.

- Это, брат Зверев, проявление не выявленного пока закона природы. Ты вот об Иосифе Виссарионовиче как?

- Трезво. Виссарионович спас Россию!

Склонив голову набок, Зверев, словно петух, одним глазом разглядывал Федотова.

- А авторскую песню откуда знаешь?

- Батя был любитель, для него пел.

- Ну, тогда еще раз по последней.

***