Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

Из тюряги Федотова выпустили 21 февраля. Встреча бывшего арестанта была обставлена в лучших традициях века грядущего — недавнего зека ждал автомобиль представительского класса, а два качка профессионально оттерли жадных до сенсации репортеров. За рулем сидел Зверев, который отвез Федотова в баню, после чего доставил на расправу к Нинель. Справедливо опасаясь попасть в немилость, сам он заходить не рискнул.

Пятую, юбилейную февральскую встречу друзья планировали провести у лесного озера. Того самого, на берегу которого они устроили первую ночевку после десантирования из вагона-столовой в далеком уже феврале 1905-го года, но наезд полиции спутал все карты.

Последняя встреча проходила при пасмурной погоде. Как бы в компенсацию за такое безобразие сегодня природа решила подарить крепкий мороз и полыхающую в полную силу луну.

Традиционно постояв на улице, а чуть позже потоптавшись у оконца, Федотов уселся в свое кресло.

— Ну что, господа вольнонаемные моряки, за успех нашего безнадежного? — Федотов, как и во все эти встречи, поднял предмет своей гордости — старенькую эмалированную кружку на 0,25 литра, с загадочной надписью на тыльной стороне донца — Ц52к.

И опять глухой стук металла об глиняную посуду, напомнил им кто они, и откуда здесь появились.

Вопрос — ответ, ничего не значащие замечания.

— А знаете, — задумчиво протянул Мишенин, — каких бы глупостей я натворил, не окажись вас рядом со мной. За нас!

— Думаешь, ты один такой? — откликнулся Зверев. — Спроси Степаныча, куда бы он без нас вляпался.

— Точно?

— Точнее некуда, — авторитетно подтвердил Димон.

— Эй, народ, Мишенин, между прочим, предложил тост! — Борис вернул спорщиков к главному. — Ильич, поддерживаю!

Качественный коньяк и приличная закуска всегда способствуют правильному течению мысли. Друзья вспомнили, кем они были в своем мире. Поделились соображениями, кем бы могли стать спустя четыре года. Математик попытался было перечислить, сколько всего они успели в этом времени наворотить, но бросив это бесперспективное дело, заявил:

— Вот что, господа хорошие, вы тут решайте свои вселенские проблемы, а я пошел спать.

— А на посошок? — тут же подхватился Димон.

— Только по чуть-чуть.

Когда два полуночника выбрались во двор, луна уже склонялась к западу, а мороз заметно усилился, но накинутые на плечи овчинки в купе с жаром от потрескивающих в костре сосновых поленьев, создавали непередаваемое чувство защищенности и тепла. Все способствовало философскому течению мысли:

— Дим, ты только представь! — наши первобытные предки точно так же сидели у костра.

— Эт, точно, — согласился морпех, — только у них коньяка не было, а у меня из головы не выходит местный менталитет.

Собираясь с мыслями Димитрий примолк. Федотов не торопил, хотя про себя позлословил: «Хм, менталитет у него из головы не выходит, а нечего было его туда заталкивать».

— Помнишь, ты рассказывал, как в нашем времени тебя доставало преклонение перед западом?

— Хочешь сказать, что теперь оно достает тебя?

— Не то слово, — тяжко вздохнул бывший морпех, — если бы не общение с этими долбаными думцами…

Общаясь со своими однопартийцами, Дмитрий Павлович напоролся на их стойкую убежденность в превосходстве западной культуры. Страдали этим делом не все, но достаточно многие. Казалось бы, что в этом нового? Россия не первое столетие грешила своим преклонением перед заграницей. Так-то оно так, но в какой-то момент Дмитрий Павлович с изумлением ощутил, как эта зараза стала входить в противоречие с реализацией программных целей думской фракции СПНР.

На словах никто из новых социалистов не возражал против приоритетного обеспечения заказами российских предпринимателей. Естественно, в ущерб иностранных капиталов. Но это на словах. В глубине души эти доброхоты не могли согласиться с таким подходом, и неосознанно тормозили внедрение принятых решений. По существу Зверев на своей собственной шкуре испытал эффективность агентов влияния. Вроде бы как свои в доску, а вредят словно рота диверсантов.

«Если это так, — рассуждал про себя „социалист“, — то партийные чистки выправят положение».

Увы, проблема оказалась глубже — в той или иной мере этим вирусняком болели все партии, кроме, может быть, самых черносотенных.

Сомнений в порочности такого состояния у Зверева не было. Слишком убедителен был пример развала Российской Империи и Советского Союза. И опять же не все в этом процессе было однозначно. Развал Империй произошел далеко не по одной причине. К счастью Зверев это понимал, но проблема либерального скулежа о величии запада, была отнюдь не безобидной.