Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

«И что Катька цепляется к нашим словечкам? — Ворчал про себя Зверев. — Зато теперь каждый шкет знает — без гравицапы пепелац не полетит. С другой стороны, в чем-то она права. Хрен поймешь, что значит это его: „Повышение вероятности туннелирования постиндустриального фазового барьера“. Не забыть, бы спросить Федотова».

Рукопись пятой книги Димон открыл на оставленной Катериной закладке. В глаза бросилось:

«Едва Володя свернул налево, как развалин выползли два отморозка:

— И кто это у нас такой борзый? Козел, за проход с тебя доза кокса.

Посланные в известном направлении, выползки не успокоились, в итоге Владимиру пришлось обоих мочить на месте».

Прочитав этот перл, Димон мысленно матюгнулся, ибо какая же нормальная девушка из этого мира сможет читать такую галиматью.

Вывод был прост — урезонить Старого. Что-то в последнее время он слишком часто стал использовать жаргон своего времени.

Дима просмотрел всю рукопись. В принципе ничего нового. Герой все тот же сорвиголова, правда, уже в чине штабс-капитана. На этот раз он вступается за честь дамы, на которую положил глаз высокородный козел, отчего над капитаном опять сгущаются тучи.

Авторский замысел был прозрачен, как моча молодого поросенка из знаменитого произведения О.Генри. Пора было говорить с Федотовым.

— И как тебе? — Борис требовательно посмотрел на принесшего рукопись Зверева.

— В принципе все нормально, но мир будущего надо сделать светлее.

— Поясни.

Дима рассказал о реакции Катерины и попенял на жаргонизмы своего времени. Общим мотивом отчетливо звучало — Катерину надо беречь.

Беречь, так беречь, что же против. Другое дело мир будущего совсем мягоньким быть не должен. Книга должна готовит читающую публик к реальности.

Подивившись такому подходу, Димон, между тем, настаивал на своем.

— Степанович, я все по наш мир помню, но для местных подростков надо оптимистичнее иначе потеряем тираж.

Согласился ли Борис, или признал правоту, но прозвучал компромиссно:

— За Катьку спасибо, действительно перегнул. Переделаю, но тебя больше ничто не зацепило?

— Да нет же, — Зверев с удивлением уставился на Старого.

— Радует, — загадочно произнес Федотов, роясь в своей рукописи, — а вот это?

Рукопись легла на осточертевшем морпеху развороте.

— Дык и что? Этот твой алкаш, генерал Убрислов, неделю гудит после неудачного прокола сквозь боевые порядки синих тараканов. Ничего ненормального — генштабисты, как всегда просрали победу. На его месте любой забухал-бы. Я там предложил редакцию, что штабные нанюхались радужных грибков с Пандоры. Кстати, хорошо бы фамилию твоего Убрислова подправить — корявая.

— Меняй.

— Да запросто — Иванов.

— Фигвам, господин Зверев, домик такой есть, используйте только буквы из фамилии клиента.

— ??? — через несколько секунд брови морпеха изумлено полезли вверх, — Степаныч, это что?!

— Ты все понял правильно. В этом эпизоде я зашифровал Брусиловский порыв шестнадцатого года. Фамилию Брусилов переделал на Убрислов, дату с 1916-го заменил на 3061-й год.

— Но зачем?

— А шоб було, геноссе Зверев. Ты можешь гарантировать, что нам не потребуется привести доказательство знания будущего? Вот и я не могу.

— Старый, а Мишенин?

— Не при делах.

В итоге оба авантюриста решили-таки оставить лазейку для доказательства своих знаний грядущего. Другое дело, пригодится ли все это, и поверят ли таким «доказательствам» трезвомыслящие, но этот вопрос сейчас не обсуждался.

Катерине же, Зверев словарик отребья из «выдуманного» чилийцами мира, составил.

Глава 5 У революции много лиц

Средина декабря 1905 года

Воспоминания Зверева прервались, когда у ресторации Синельникова остановился экипаж, доставивший двоих пассажиров. Зверев в этот момент находился на противоположной стороне площади, а со стороны училища вразвалочку подходил Львов. Тридцатилетний мужчина галантно помог своей даме. Черноволосая, с голубыми глазами, ступив на тротуар, она с коробкой конфет направилась в сторону перекрестка. За ней с такой де коробкой направился ее кавалер. Естественным образом возник вопрос — зачем было ехать до ресторации, чтобы потом возвращаться?

Если бы Зверев не видел приезда, он бы подумал о поссорившихся супругах.

Не оскользнись дама на ледяной дорожке, по которой недавно раскатал Дмитрий Павлович, он бы ничего не помнил уже через минуту. Мало ли что бывает, но неловкий взмах женских рук, замерший спутник и… незнакомка в объятиях Львова, а выпорхнувшая из ее рук коробка в лапище нашего «медведя», при этом, практически одновременно раздаются четыре возгласа:

— Сударыня! — Львов с сожалением возвращает красавицу на тротуар.

— Господи, если бы не вы! — слова замирают на губах незнакомки.

— Павла Андреевна, как же…, — срывается с побелевших губ кавалера.