Охота

День стрельбы заметно отличался от дня охоты. Накануне был день солнечный, ясный, а новый день оказался туманным и серым. Накануне мы двигались по открытому пространству, забирались высоко в холмы, выше нас были вересковые пики, ниже – озера. Теперь мы отправились в густые леса на территории самого поместья, под пропускавший капли дождя лиственный навес. Но и этот день был на свой лад не менее красив. Краски осени полыхали в лесах Лонгкросса как костер. Жемчужный туман низко, словно дым, стелился на росчисти. Под ногами толстый слой палых листьев испускал щедрый запах земли, этот слой был мягок, будто дорогой ковер, и заглушал шаги. Правду говоря, поначалу стрельба показалась мне пугающе тихим занятием. Ничего не было слышно, кроме наглого, самоуверенного карканья грачей над головой и в по росли под ногами застенчивого клохтанья прячущихся птиц, которым оставались считаные минуты до встречи с Творцом.

И больше ничего, лишь гипнотизирующий, врастяжку, монолог Лары. Всю дорогу Лара не умолкала. Шанса поболтать с Нел у меня не было вовсе, Лара поместилась между нами, и, кроме «привет», мы друг другу ничего сказать не смогли.

Я знала, что Лара родом из России, и, пока она не снизошла до разговора со мной, я фантазировала, будто она разговаривает словно архизлодей, Ксения Онатопп в фильме «Золотой глаз»[29]. На самом деле она оказалась более томной, чем все прочие Средневековцы, включая Генри. У нее и голос был такой аристократический, ленивый-ленивый, будто ей неохота даже договаривать слова. И эта манера говорить полностью соответствовала общему ее облику, Лара держалась так, словно все на свете наводило на нее ужасную скуку, все было напрасной тратой времени. Совсем непохожая на других Средневековок – не симулировала дружбу, как Эсме, не подчеркивала слова, задыхаясь от восторга, как Шарлотта. Никогда не делала резких движений, она как бы обвисала. Единственный раз ее голос зазвучал резко, настороженно – когда она спросила меня, зачем я рыскаю по дому. Все остальное время она, казалось, проводила в полусне, хотя на самом деле нет: иногда вставляла реплики, напоминавшие всем, насколько она умна. В целом выходило довольно противно. Ей повезло, что она такая красавица, иначе едва ли кто захотел бы иметь с ней дело. Единственное, что у нее было общего с двумя другими Сиренами, – неотвязная привычка перебрасывать прядь волос, она делала это в точности, как они, и всякий раз волосы ложились идеально. Шанель, я отметила, перестала так делать.

Капавшие минуты Лара заполняла рассказом – все той же ленивой растяжкой – обо всех подробностях стрельбы по фазанам.

– В Лонгкроссе знаменитые засидки, – повествовала она, – сюда приезжают издалека, чтобы пострелять фазанов, члены британской королевской семьи, представители иноземных династий… ну, вы поняли… – Она умолкла, словно была не в силах завершить фразу, но потом собралась с духом и продолжила: – Принцип простой: берете ружья, то есть участники охотничьей партии, кто будет стрелять, и при каждом состоит заряжающий, помощник, он держит наготове заряженные ружья, заряжает снова после выстрела и считает, сколько птиц подстрелено. Это настоящее состязание. Не принято заботиться, сколько у тебя добычи в ягдташе, это дурной тон, но все, разумеется, считают. Почти ни у кого нет шансов против Гены.

Сначала я не поняла, о ком она. Гена? Какой-то известный своей хитростью фазан? Но потом до меня дошло, что так она именует Генри. Гена. Никогда не слышала, чтобы его кто-то называл иначе, нежели полным именем, не шло ему ни уменьшительное Гарри, ни шекспировское Хэл. И это не из-за лени Лара не могла напрячься и выговорить его имя целиком, нет, тут нечто большее – это было ее особенное имя для Генри. Вроде метки собственника. На миг вернулось то неприятное ощущение в животе. Как-то она поведет себя, призадумалась я, когда увидит, что Гена больше не принадлежит ей?

– Гена великолепный стрелок, – заявила она более энергично, чем говорила до той минуты. – Существует легенда, будто однажды он подстрелил в воздухе семь птиц зараз. Но это было еще до меня, – добавила она так, словно сейчас еще продолжалось «при ней». И вдруг меня потянуло скорее увидеть Генри. Пусть она узнает.

– Охотники выстраиваются на росчисти длинной вытянутой линией, – продолжала инструктаж Лара. – Каждый занимает постоянное место в этом ряду. Загонщики – все до единого из деревни Лонгкросс – прочесывают лес, они колотят по кустам и поросли длинными палками, поднимают шум, выпугивая фазанов, и те летят над головами стрелков. Охотники должны стрелять только внутри небольшого круга у себя над головой, нельзя перехватывать дичь у соседа, это грубое нарушение охотничьего этикета. Помощник после каждого выстрела перезаряжает ружье, чтобы охотник успел набить побольше птиц в каждом раунде. А собака притаскивает подбитую дичь.

– Собака? – то было первое слово, которое Нел произнесла после «привет».