Охота

И принесла – тот же серебряный поднос, накрытый серебряным куполом, и тот же серебряный кофейник. Казалось, не в человеческих силах так быстро все подготовить.

Поставив поднос на кровать, она сказала:

– Огонь разожгу, пока вы будете принимать ванну, мисс, чтобы лишний раз не беспокоить.

Такова Бетти. Каждая ее фраза, безусловно, вежлива и даже вроде бы полна заботы, но легко было догадаться, как я ей противна. С таким выражением на лице она все проделывала, старая Бетти. А ведь, странное дело, я обращалась с ней куда лучше, чем Средневековцы. От них никто не слышал ни «пожалуйста», ни «спасибо», они гавкали слугам приказы. Но я, пожалуй, перебарщивала с вежливостью, потому что Бетти нервировала меня.

И в этот раз переборщила.

– Большое-пребольшое спасибо, – сказала я, и в голове у меня завертелась фантазия на тему «Ребекки»[24], в которой я стала молодой женой хозяина поместья, а Бетти – ужасной, похожей на летучую мышь служанкой. Только я звалась не молодой миссис де Винтер, а юной леди де Варленкур.

Мечта сделаться госпожой этого дома засела у меня в голове. Пока я одевалась в костюм для стрельбища, который выложила на кровать Бетти – он был похож на охотничий с тем отличием, что в каждом предмете одежды имелось по пятьдесят карманов, – я решила, поскольку надо убить время (его много оставалось до ланча, до встречи с Генри), стоит пока обследовать дом.

Осматриваясь в Лонгкроссе, переходя из одного огромного сияющего золотом зала в другой, я трансформировалась из Джоанны Фонтейн («Ребекка») в Киру Найтли («Гордость и предубеждение»[25]).

Я стала Элизабет Беннет, рыскала по Пемберли, совершенно потрясенная богатством мистера Дарси. Я не думала, что мы с Генри действительно поженимся, никакой такой чуши, но я думала все время, как это может быть – стать подружкой Генри и получить доступ в этот дом на 365 дней в году. Длинные летние каникулы и Рождество – ох, Лонгкросс – это же фантастический рождественский замок, повсюду омела, огромная ель в атриуме до самого верха парадной лестницы. Я воображала себя под таким деревом, в рождественском свитере, пила глинтвейн с Генри. Кира и Джоанна бежали, уступив мне место в кадре. Все вдруг показалось вполне возможным. Когда он сказал, что с Ларой у него все, – разве это не означало, что теперь он со мной?

И с этого момента я расхаживала по дому так, словно тут все принадлежало мне. Время от времени попадались навстречу слуга, горничная, дворецкий, секретарь или еще кто, но они говорили всего лишь «Доброе утро, мисс» и уважительно прекращали свою работу и вроде как становились по стойке «смирно», дожидаясь, пока я пройду себе дальше. Словно слуги считали меня существом высшего порядка, на глазах у которого не следует заниматься своими обыденными делами, и такое их поведение подпитывало мою фантазию: всего на одно утро, пока рядом не было никого, кто мог бы развеять чары, я стала госпожой замка.

Я вышла в длинную галерею на верхнем этаже дома, где накануне мы с Генри прокатились по скользкому полу, но так и не нашла ту дверь в панельной обшивке, сквозь которую он провел меня на крышу. Словно в «Льве, колдунье и платяном шкафу»[26], там то обнаруживается спрятанная в гардеробе дверь в Нарнию, то в этом же самом месте ее невозможно отыскать. На миг я даже призадумалась, не выдумала ли я все – и невероятный вид с крыши, и как Генри накинул мне на плечи свой фрак, и разговор о том, как снаряжается охотничья команда для стрельбы по фазанам, и, разумеется, Поцелуй. При мысли о том, что он никогда больше не поцелует меня, что и эта дверь закрылась, мне вдруг стало холодно.

Я продолжила осмотр. Десятки, сотни комнат, многие из них – спальни. И каждая с собственным именем – «Грей», «Бэмбург», «Ливенс», «Клиффорд», «Фенвик». Я понятия не имела, это знаменитые люди или какие-то места; все они принадлежали миру, который Генри так глубоко почитал. Комнаты в честь Канье[27], разумеется, не было.

Я спустилась на первый этаж и побродила там. В конце облицованного плиткой коридора обнаружила комнату, где одна стена целиком была закрыта огромной, старинного вида картой, а перед картой стоял большой стол из ореха, похожий на корабельный, из капитанской каюты, на столе красовался глобус, тоже древний – подумалось, символически Генри владеет земным шаром. Я отыскала кухни, кладовые, прачечную, винные погреба и нигде никаких новых технологий. Этот корабль, это государство – этот дом обходился без какого-либо современного снаряжения. На кухне старомодные газовые плиты. В винном погребе пыльные бутылки на стеллажах, и нигде не видно цифровых градусников или электронных увлажнителей воздуха. И вот еще странность: нигде не попадался телефон. Даже обычный домашний, с проводом. Даже старинный, с диском для набора номера и крученым шнуром, даже еще более старый, из комедий Илинга[28] черный вертикальный со смешным маленьким раструбом, который нужно снять и поднести к уху. Может быть, все телефоны считались дикарством, не только мобильные.