Охота

На Земле ему сто раз объясняли, что все это не имеет ничего общего с мусором – это все равно как хлеб из муки, которую сделали из зерна, которое выросло на черноземе, удобренном навозом. А еще – чтобы окончательно уже его успокоить – говорили, что львиная доля питательных веществ будет синтезироваться из космической материи. Правда, ее улавливали не для него. Она была топливом для двигателей, потому что ракете, должной за четыре года достичь и поддерживать скорость света, следовало превратить в ничто массу, куда большую, чем ее собственная. И чтобы этот парадокс реализовать, на носу ее был сооружен «молот», электромагнитный пылесос, глотка, широко распахнутая в пространство, из которого она та высасывала разреженный космический газ – атомы водорода, кальция, кислорода, – в радиусе сотен километров. Пока скорость не превышала половины световой, дефицит ракетной массы возрастал – ионные двигатели сжигали больше, чем она успевала поглотить электромагнитной пастью. Но после перехода порога все должно было измениться. Ракета, разгоняясь, пробивала в пространстве широкий «туннель», выхватывая танцующие атомы, сгущая их невероятной скоростью и все быстрее заполняя баки.

Все это было правдой. Он знал об этом, вслушиваясь в мерную распевку за стеной. Но когда он так стоял, перед ним независимо от его желания, рефлекторно появлялась картинка, увиденная много лет назад; но была такой яркой, словно все случилось только минуту назад.

Экспериментальный аппарат номер шесть. Тупой цилиндр без стабилизаторов, без молота, обожженный в верхних слоях атмосферы – с поверхности его можно было стирать целые горсти хрупкого, губчатого, рассыпающегося в руках нагара. Он вернулся в рамках предусмотренного времени и на заданное место, с ошибкой в сто шестнадцать минут и тысяча сто километров – они и не ожидали такой точности.

Никто не открывал люки. Такая возможность была предусмотрена. После того как убрали обугленный слой, клещи механических манипуляторов ухватились за выпуклую часть люка, и плита начала открываться: постанывая, потрескивая, пока не замерла со скрежетом на половине оборота.

Из возникшей щели между плитой и местом стыка зашипело внутреннее давление. Все, стоящие на платформе под люком, отскочили, теряя дыхание. Вонючий чад шипел все слабее. Трап, словно отвалившаяся челюсть, свисал над платформой. Можно было входить. В кислородных масках.

Во всех каютах и коридорах было светло. Электрические системы работали безукоризненно. Идти в масках было нормально: стекла перед глазами отделяли от того, что было вокруг.

Тела они нашли в последнем из изгвазданных помещений – вернее, то, что от них осталось.

Автоматы зарегистрировали: на середине второго года реактор регенератора перегрелся. Предохранители сработали с большим опозданием. Корпус реактора выдержал, но внутренности превратились в кусок остывающего урана. Регенераторная вышла из строя. Двое людей, которые не могли изменить ни направление, ни скорость полета, продолжили странствие. К звездам. Три долгих года. В рапорте было написано, что они умерли от жажды – что запас воды исчерпался раньше, чем запасы еды. Все знали, что это неправда. Человек должен не только есть. Ему приходится справлять естественные потребности. Они отравились сами? Задохнулись в дерьме?

Конец звездного путешествия. Романтика покорения небес!

Ассистент генерального конструктора, который отказался от резервного агрегата регенерации (ради экономии массы – это было важнее), покончил с собой. Не сразу – через семь месяцев. Никто ему ничего не говорил, никто при нем ни о чем не вспоминал. Но разговоры, когда он заходил, стихали. По ошибке он принял слишком большую дозу снотворного.

Корабль прожарили, вычистили пергидролем под высоким давлением, через пару дней он блестел снаружи и внутри как зеркало. Еще были пафосные похороны, на которые он не пошел. Не хотел иметь с этим ничего общего. Четырьмя годами позже он полетел сам. Но у него ведь была резервная регенераторная! Не запасной агрегат – второй, независимый объект такой же мощности, на противоположном конце корпуса, а еще – встроенный специальный сброс, который мог удалять за ракету, в вакуум все, что бы только он ни пожелал. И главное: в любой момент он мог изменить курс корабля, развернуться. Это не могло повториться.

Тогда почему он об этом вспомнил? Мелодический лязг за стеной не стихал. Он не знал, когда прикрыл глаза. Эта нота походила на звук пролетающего старого самолета. Или на звук пилы на маленькой лесопилке, очень примитивной, приводимой в движение водой. Или на хоральное пение, с которым после долгой зимы просыпается улей.

Он отряхнулся от мыслей, быстро пошел дальше. Снова был у дверей, откуда вышел утром. Уже полдень. Можно пообедать. Если бы появилось нечто, из-за чего бы он забыл об обеде!

Он остановился перед дверью. Не хотел, чтобы та отворилась сама. Играл с ней. Ему снова удалось ввергнуть механизм в ступор. Дверь отворялась на дюйм и снова закрывалась – дрожь паралитика…