Охота

Катрин не заметила, как ее бокал опустел. Шанс… За воротами сарая горела чернильная ночь, луна накалялась, подобно вискам журналистки, и угрожала лопнуть в любую секунду.

От рассказа девушки животные успокоились. История Катрин была детской мазней на фоне того, что им приходилось слышать в этих стенах. Казалось, успокоилась и пыль, поднявшаяся от взъерошенного сена перепуганными животными. Не унимался лишь тот, чьи глаза полыхали ярче луны, впиваясь во взгляд Катрин.

– Когда дети увидели, как их воспитательница берет меня за руку и уводит за дверь… Когда они увидели, как я счастлива…

– Ну же, Катрин! Вытри эти сопли!

– Дети подходили к Кларе каждый день, повисали на ней, как на вешалке, которая примет их грязные пижамы и заберет домой…

Катрин не сдержалась и заплакала. Быть может, это ее исповедь перед… Перед ангелом, скалящим от удовольствия зубы.

Ад представлялся ей иначе: бездонные озера, наполненные черной водой, хребты темных глыб, словно скелеты существ невероятных размеров, попавших сюда одними из первых. Катрин чувствует каждый свой шаг, оглядывается и даже может описать пейзаж. Она ощущает, как насквозь черная трава прикасается к ее голым ногам, слышит, как сырая земля запоминает ее след, но не может увидеть собственное тело. Катрин трогает пустоту, на месте которой должны быть ноги. Где они? Катрин знает, что сделала шаг! Что, черт возьми, происходит? Где она? Где физическая оболочка? Плевать на оставшуюся чувствительность, ей нужна оболочка, чтобы было к чему прикоснуться! Верните! Верните!

Кошмары снова стали посещать Катрин. На сей раз наяву. Дрожь пробежала от макушки до кончиков пальцев. Журналистка высморкалась в салфетку, размазав красную помаду по подбородку. Снова эти видения… Она так устала. Господи, как же она устала…

Джек наблюдал за Катрин, не смея прервать ее боль. Она ласкала его нежнее всех прикосновений.

– Однажды ночью, когда воспитатели уже спали, несколько подростков пробрались в спальню, где спала Клара. – Катрин вернула себе стеклянную маску, впредь ничто не могло притронуться к ее душе. – Самый крепкий из них приставил к ее горлу нож. Ублюдок обещал перерезать жизнь женщины, стирающей его сраные трусы с младенчества, если утром она не усыновит его. Смешно, не правда ли, Джек? Кто-то берется решать судьбы других.

В глазах журналистки блеснул огонек, знакомый великану. Искра бесстрашия.

– Не отвлекайся, дорогуша, – сказал Джек. – Я хочу узнать, чем закончилась эта история.

Катрин вскочила и схватила бокал.

– Закончилось тем, что ее изнасиловали, мудак!

Она вдавила ножку бокала в бровь великана, не успевшего сообразить, что происходит. История опьянила его.

Из глаза брызнула кровь. Катрин видела, как закаленное стекло рассыпалось на мелкие гранулы. Девушка видела, как кровь заполняла правую половину лица, словно занавес, таящий на сцене. Представление только начиналось.

Взбитые сливки – это страсть. Когда великан пронзает тело юной девушки, не способной потерять сознание от раскаленного возбуждением члена, – это страсть. Когда он кончил внутрь, но член все такой же твердый, что взбивает белок в густую пену вокруг влагалища, – это… Правильно. Это страсть. Второй секрет молока «Parker’s».

Коровы всматривались в лицо Катрин. Нечеловеческое наслаждение на устах Джека отражалось хриплой болью, застрявшей в горле девушки. Журналистка видела Клару, видела нож, проскальзывающий между ее грудей, и малолетнего насильника сверху. Настолько ясная картинка, будто Катрин стояла в ту ночь рядом с ней – с женщиной, которую Катрин не смогла назвать матерью – и наваливалась на нее всем телом, мешая крику вырваться из переполненной груди.

Скверный пар вывалил из ноздрей коров и Джека. Девушка рухнула на пол.

Великан запрокинул голову, и мощная грудная клетка, покрытая испариной, поднялась к шее вслед за плечами. Легкие втянули две цистерны прохладного ночного воздуха, и тело Джека словно стало крепче. Мышцы гудели, как после тренировки, наполняя кровь сладкими гормонами.

Выпотрошенное тело Катрин не сопротивлялось. Джек поднял решетку, в которую просачивалась вода вперемешку с пометом скотины, принес лестницу, и та стала вдвойне длиннее, когда великан тряхнул ее. Из глубины послышался громкий хлопок. Дно.

Лестница прогибалась под весом двоих. Джека и его жертвы. Катрин левитировала в пространстве, подчиняясь фокусу мастера. Великан держал ее за волосы и спускал рядом с собой.

Струйка холодного пота от дыхания пасти ямы пробежала вдоль позвоночника Джека. Он наконец разжал пальцы и швырнул девушку в угол.

Ночь не замечала того, что происходило в сарае Паркера. Луна наградила молчанием обещание, сдержанное Джеком. Сегодня он был тем, кем был всегда. Он был честен с Катрин. Настолько честен, что разрешил погладить самого милого поросенка:

– Он весь твой, – сказал Джек и поднял лестницу на поверхность.

Голова Катрин упала на плечо. Рядом с ней в подвале был грязный поросенок, крохотное существо, обнимающее колени и прижимающееся к сырой стене от пережитого ужаса. Ребенок.

Глава 23