Охота. Я и военные преступники

Выступая перед Советом безопасности ООН с резкой критикой в адрес югославских властей, я не испытывала никаких угрызений совести. 30 октября я в третий раз выступала в ООН и жаловалась на то же самое. Меня беспокоило, что члены совета уже устали от моих жалоб. У них появилось нечто вроде «трибунальной усталости». Я была уверена в том, что, если из-за этого давление на Белград ослабеет, то уклончивая стратегия югославских властей восторжествует, и жертвы Боснии и Герцеговины, Хорватии и Косово могут не рассчитывать на правосудие.

[Федеративная Республика Югославия] не демонстрирует ни малейшего желания отвечать на какие-либо запросы, связанные с югославской армией, — сказала я. — Обвиняемые военные остаются на свободе. Зловещие фигуры, подобные Ратко Младичу, пользуются защитой. Вы, несомненно слышали и будете слышать заверения в том, что Ратко Младич находится не в [Федеративной Республике Югославия]. Постоянно отрицая, что Младич живет в Сербии, в частных беседах государственные чиновники признают, что он находился в Сербии «вплоть до недавнего времени»… Мы уже наслушались достаточно. По моей просьбе президент Жорда формально уведомил Совет о нежелании [Федеративной Республики Югославия] выполнять свои обязательства по уставу трибунала.

Военные архивы для нас закрыты, даже по тем делам, жертвами которых являются сербы. Поведение югославских властей совершенно однозначно. Объяснить его можно одним сделанным, но ни разу не повторенным заявлением о том, что трибунал не получит ничего, что может повредить позиции Федеративной Республики Югославия в Международном уголовном суде, где Босния и Хорватия требуют репараций. Подобные соображения абсолютно неуместны.

…Хуже всего то, что, после того как нам много раз повторяли, что доступ к определенным военным документам невозможен до принятия закона о сотрудничестве, недавно мы узнали об уничтожении ряда запрашиваемых документов по условиям местного постановления, требующего автоматического уничтожения документов по истечении десятилетнего срока хранения. Если бы последствия этого не были столь серьезны, то подобное откровенное нарушение международных обязательств выглядело бы почти комично. Мы не можем позволить, чтобы подобное продолжалось.

…Мы начинаем получать доступ к важным свидетелям и «надежным источникам», как я это называю. Но на пути этих людей возникают новые преграды: им говорят, что общение с моими сотрудниками связано с риском уголовного преследования по местным законам, охраняющим государственную и военную тайну.

Чтобы эти свидетели получили разрешение дать показания, мы должны направить официальные повестки югославским властям. Однако конкретные повестки ключевым свидетелям не содержат полной информации и не могут служить для этих людей надежной защитой. Хуже того, очень важному свидетелю по делу Милошевича недавно угрожали уголовным преследованием со стороны федеральных властей только за то, что он побеседовал с нашими следователями. Это был зловещий сигнал тем, кто настроен сотрудничать с трибуналом. Но боюсь, что это не помешает [Федеративной Республике Югославия] утверждать, что она сотрудничает с трибуналом и обеспечивает нам и нашим свидетелям всю необходимую помощь. Если это будет продолжаться, трибунал не сможет получить крайне важных доказательств.

Одно должно быть совершенно ясно. От нас нельзя требовать быстрой подготовки обвинительных заключений и проведения судов над виновными лидерами, если в то же время нам приказывают быть терпеливыми и не раскачивать лодку. Это явное противоречие.

Совет безопасности не раз подчеркивал, что государства не имеют права включать в свои местные законы условия, которые ведут к уклонению от международных обязательств. Международное сообщество и Совет безопасности должны указывать на этот принцип [Федеративной Республике Югославии] при любой возможности, причем не только на словах, но и на деле.[22]