Охота на Быкова. Расследование Эдуарда Лимонова

Последующие шесть лет жизни Быкова являются наиболее спорными в его биографии. Отделить головы от хвостов, разобраться в той сложной эпохе с 1988 по конец 1994 года представляется трудным. Но показания милицейских начальников и просто свидетелей позволяют понять, что параллельно с появлением первых богатых появился и криминал, возглавляемый «старыми», ещё советских времён, урками, и начал охоту на богатых. Безусловно, Быков, активный и энергичный, попытался защитить свой и телятниковский бизнес в «Мебели» и в «Мечте» от рэкета. Но границу, где защита от рэкета превращается в рэкет, наверное, переходили, и не раз, и не два, и не три. Ведь и милиция обильно торгует своей «крышей» по всей Руси, соперничая в этом с криминалом. Одни свидетели настаивают, что Быков ненавидел «синих», другие свидетели утверждают, что он с ними активно общался, посещал их дни рождения, и даже, согласно легенде, менты и «синие» поручили «комсомольцу» Быкову наведение порядка в городе. На самом деле и то и то правда: и то, что «ненавидел», и то, что общался. Во-первых, в жизни не все типы — чистые. Тот же Липнягов, Ляпа, хотя и был бесспорным лидером ОПГ и его все менты и журналисты всегда относили к «авторитетам», — был спортсменом, мастером спорта и несудимым. Быков с ним тесно общался. Общался он и с теми лидерами и авторитетами, кто был откровенно «синим». Почему? А потому что у него не было выбора. Усс пытался его позднее научить ленинской мудрости, что нужно работать с тем материалом, который есть. Но Быков и сам это прекрасно знал, интуитивно, от Бога. Всегда. Других авторитетов в Красноярском крае не было — если ты хотел быть в высшей лиге Красноярска, надо было играть с этими.

Если бы Быков оказался брезглив, ему надо было вернуться в преподаватели, в Назарове. Но он не мог. Потому что был способен на большее. Вот тут мы упираемся в иррациональное. В изначальное различие всех человеческих существ. Один дремлет в жизни, с дивана на диван кое-как перемещаясь, а другой кометой с утра взлетает и не торопиться лечь. Время от времени тут и там рождаются беспорядочно и в простых семьях, и не в простых, люди с особенно большим запасом энергии. Есть ещё такой показатель: высокая социальная мобильность. Это когда человек в течение одной лишь своей жизни взлетает с самого дна на самый верх, перескакивая через ступени иерархической лестницы. Бывают эпохи, которые потворствуют таким прытким личностям. Вспомним, сколько простых солдат, торговцев, людей низкого звания блистательно взлетели к 30 годам в маршалы во время Французской революции и при Наполеоне. Русская революция дала ход множеству героев, которые без революционного климата мирно состарились бы на ничтожных должностях. Сколько 20-летних командармов было в Красной Армии! Нестор Иванович Махно — сельский учитель и зек — командовал сотнями тысяч штыков и основал свою республику!

В нормальное время нормальные люди карабкаются по социальной лестнице медленно, поколениями. Отец был рабочим, сын стал инженером, внук окончил аспирантуру, пошёл работать в НИИ. Это ещё в лучшем случае, без биологической деградации, если семья здоровая, если нет алкоголиков…

Быков оказался человеком с бешеной социальной мобильностью. Эпоха, замахиваясь на демократическую революцию (почти тотчас Россия испугалась, революцию прикрыли, остановили), всё же успела создать на некоторое время климат, при котором осуществлялось невозможное, совершалось небывалое. Разыгралась всенародная трагедия, но можно было стать из «никем» — «всем».

Как я сказал, Быков играл в той лиге, куда смог прорваться. Он отыгрывал для себя власть в Красноярске, не ту, которую имели секретари обкомов, директор тюрьмы, начальник УВД, директор Рыбо-Мясо-Треста, но власть на улицах, власть взимать налоги (рэкет — это налоговая инспекция того времени) с тех, кто разбогател, торговать бытовыми товарами, и в той его лиге, где он играл, у него были конкуренты. Как он их победил, что в этих победах было случайностью, где ему подыграла судьба, а где он отлично и оперативно сыграл сам? Этого полностью мы никогда не узнаем. Или вообще не узнаем.

Если бы я сел сейчас напротив Анатолия Петровича и сказал бы проникновенным, задушевным голосом: «Ну, Анатолий Петрович Быков, ну, между нами, скажите мне, скольких людей вы убили, расчищая себе путь наверх, к алюминиевому бизнесу?» Ясно, что Анатолий Петрович мне ничего не скажет, отмолчится или улыбнётся, пожмёт плечами, скажет тихо: «Да никого я никогда не убивал, байки всё это, Эдуард Вениаминович…»