– А в шахматы за него кто играть будет? Чтобы чемпиона изображать, надо не только лицом быть капля в каплю, но и фигурами руководить по-чемпионски.
– Наймем консультанта из верных, наладим подсказки…
– На уровне Капабланки у нас никто не играет. Не Алехина же сюда из Парижа тащить…
– Завтра Капабланке не с грандами единоборствовать. Кто там у него в соперниках? Ильин-Женевский? Лучший в ВЦСПС? Не ахти и светило… Играем белыми, как-нибудь сделаем ничью, а потом в турнире перерыв. В ближайшие три дня все должно решиться.
– А пес ци мордэ лизал… – сдался Менжинский, измотанный бесконечным рабочим днем. – Но зарубите себе… Последует провал или пострадает чемпион – на заступничество Бокия не надейтесь и Арсеньева считайте покойным. Сами тоже угодите под трибунал, а весь ваш отдел пойдет под сокращение. Я не шучу.
Восемнадцатого ноября охотники за автографами Капабланки увидели, как их всегда общительный и благосклонный любимец вышел из подъехавшей к Дому Советов машины и сразу же скрылся за дверьми, ни с кем не заговорив. Некоторые заметили, что горло у него закутано толстым кашне.
– Товарищи, товарищи, не напирайте, расступитесь! – сыпал словами, как фасолью, шедший за ним сопровождающий, которого раньше никто здесь не видел. – У сеньора Хосе ангина, с вечера разболелся, пропал голос… Войдите в положение, товарищи, не беспокойте его!
Ангину придумал Менжинский. Болезнью можно было объяснить, почему Капабланка не произносит ни слова, а также оправдать появление кашне, которым актеру-дублеру замотали нижнюю часть лица. Теперь никто бы не заподозрил, что чемпион ненастоящий.
До начала тура оставались считаные минуты. Сегодняшний соперник сильнейшего шахматиста мира – молодой человек с легкомысленными кудряшками – уже сидел за столиком, перед ним были расставлены черные фигуры. Звали его Александр Ильин, но в годы бурной молодости, находясь в эмиграции, он пристыковал к своей фамилии еще одну и сделался Ильиным-Женевским. Это про него ходила эпиграмма:
И пусть его мальчишески-гривуазная внешность не очень-то гармонировала со словами о серьезности и видности, послужной список говорил сам за себя. Офицер огнеметно-химического батальона, он получил на войне тяжелую контузию и напрочь разучился играть в шахматы, забыл даже, как ходят фигуры. Однако нашел в себе силы выучиться заново, после чего взял призы на нескольких турнирах, включая первенство Центрального совета профсоюзов. Он проявил себя на самых разных должностях – от комиссара Всеобуча до советского консула в Латвии, – но с годами отошел от политики и занялся журналистикой в Ленинграде.
Конкуренцию чемпиону он не мог составить в принципе, и наблюдатели, собравшиеся в Фонтанном зале, спорили только об одном: сколько ходов продержится этот кучерявый.
Дальнейшие события развивались следующим образом.
Лже-Капабланка прошел к столику и сел напротив Ильина. На приветствие молча поклонился. Этот столик предназначался исключительно для партий, разыгрываемых чемпионом. Статусность подчеркивали два позолоченных, обтянутых шелком стула, каких не было у других маэстро. Проходивший мимо юнец Торре, балагур и весельчак, сказал пару фраз на испанском. Человек в кашне не ответил, показав пальцем на замотанное горло.
Пустили часы, партия началась. Тот, кого принимали за чемпиона, двинул вперед пешку е4. Ильин тут же сделал ход с с7 на с5.
– Сицилианская… разыграли сицилианскую!.. – прокатилось по рядам.
Комментатор, стоявший у демонстрационной доски, специальной палкой передвинул намагниченные пешки и что-то зашептал столпившемся возле него любителям.
Увлеченные игрой, болельщики не придавали значения сновавшему меж столиков официанту, который разносил стаканы с чаем, папиросы, вытряхивал пепельницы в коробку с мусором. Проходя рядом с чемпионом, он всякий раз приостанавливался. На него никто не смотрел, поэтому даже от самых наблюдательных ускользали знаки, которые он изображал – то скрещивал пальцы, то раздвигал, то загибал в определенной последовательности. И только после этого псевдо-Капабланка делал ход.
Менжинский, продумав всю ночь напролет, хотел облегчить задачу дублеру, разбиравшемуся в шахматах на уровне пятилетнего ребенка, и подговорить Ильина-Женевского сдать партию. Однако Барченко воспротивился, заявив: чем больше народу будет вовлечено в тайну исчезновения чемпиона, тем хуже. А если придется выставлять дублера и в следующем туре? Что тогда – договариваться с каждым противником отдельно? Сошлись на первоначальном плане: за актера ходы придумывает консультант. Его нашли в аппарате ОГПУ, вытащили из семейной постели в пять часов утра, взяли подписку о неразглашении и, нарядив в ливрею официанта, привезли в «Метрополь».