Охота на черного короля

Он напоминал разоренного и опустившегося до плебейской работы аристократа. Лежавшие на руле пальцы, когда-то холеные, теперь были покрыты мозолями, но ногти стрижены с тщанием, маникюрными ножничками – такого чистоплюйства среди пролетариев не встретишь.

– В Главнауку.

– С вете'ком или как?

Точно из бывших. Еще и галльскую картавость не изжил.

– С ветерком. Тороплюсь я.

Водитель покосился на счетчик – громоздкую коробку, повернутую циферблатом к ветровому стеклу, чтобы пассажир не мог видеть показаний.

– Выключите, – сразу ухватил его мысль Вадим. – Плачу не поверстно, а за час.

Верста по тогдашним расценкам стоила сорок копеек, а час – четыре рубля с полтиной. Таксист оживился.

– Еще полтинничек накиньте, и домчу за двадцать минут.

– Идет!

Зафырчал пятнадцатисильный движок, и автомобиль тронулся с места. Вадим обмяк на сиденье и принялся гадать, зачем зовет Барченко. Тут к бабке не ходи – произошло что-то экстраординарное. Возможно, снова предстоит ехать в командировку. Такая перспектива прельщала – засиделся он в душной Москве, нелишним будет развеяться.

Таксист с любопытством поглядывал на седока.

– Где-то я вас видал… Но где, не п'ипомню.

– Это вряд ли. – Вадим подпустил в голос ленивой флегмы. – С каких пор счетоводы из «Моссельпрома» приметными стали?

Водитель поскучнел и больше не приставал. Вот и славно. О своей персоне Вадим распространяться не любил. Хотя, честно говоря, было что рассказать. Не так давно он попал в фокус общественного внимания, о нем писали газеты: русский солдат, восемь лет просидевший в подземном каземате крепости Осовец, заваленный взрывом. Писали и правду, и чепуху. Добро еще, что быстро забыли, нацелились на другие сенсации.

Вспоминать об осовецком заточении было тошно. Восемь лет, вычеркнутых из жизни! Единственный плюс: там, в подземелье, он научился многому из того, что и сделало его в глазах Барченко уникальным. Ориентировался в темноте по звуковым колебаниям, как летучая мышь. Передвигался практически бесшумно. Демонстрировал мощь человеческого мозга, молниеносно перемножая в уме трех-, четырех- и пятизначные числа – следствие развлечений, которые придумывал для себя в затворе. Ерунда, но Барченко оценил и внес тов. Арсеньева В. С. в реестр незаменимых кадров. Шеф мудрец, ему виднее.

– П'иехали.

Машина остановилась. Вадим протянул шоферу хрустящий казначейский билет. Новые деньги было приятно держать в руках, – не то что кургузые совзнаки, потерявшие цену и упраздненные в ходе реформы.

В кабинет Барченко он влетел стрижом – чуть вазу династии Хань, притулившуюся у двери, не сшиб.

Здесь, как всегда, царил восхитительный хаос, ошеломляющее смешение предметов, относящихся ко всем без исключения эпохам, народам и верованиям. К тому, что Вадим видел в предыдущие посещения, добавились еще четки из человечьих костей, обсидиановый кинжал для жертвоприношений и сморщенный уродец, похожий то ли на засушенный зародыш младенца, то ли на мумию инопланетянина. Каким образом Барченко ухитрялся размещать вечно пополнявшуюся коллекцию, не раздвигая стен кабинета, Вадим так никогда и не узнал.

Александр Васильевич сидел за столом орехового дерева и рассматривал с помощью лупы глиняный черепок.

– А, это вы, Вадим Сергеевич! Проходите.

Вадим повесил шинель и шляпу на вделанный в стену фрагмент бивня мамонта и подошел к столу. Что это там изучает высокоумный начальник особой группы?

– Это мне утром прислали с нарочным, – перехватил его взгляд Барченко. – Какой-то юродивый на Лубянку притащил. Божится, что сие есмь бренный останок скрижалей. Тех, каковые Моисей обрел на горе Синай, а впоследствии, на народ осерчав, расколотил вдребезги.

– Серьезно?

– Как и надлежало полагать, фальшивка. Всего-навсего обломок глиняной корчаги, сработанной, по моим сведениям, в Вятской губернии не ранее середины и не позднее конца осьмнадцатого столетия. – Барченко стрельнул лучиком света через лупу на сколотый край черепка. – Глина дрянного качества с переизбытком песка. А хранили в оном сосуде брагу. Вот и весь сказ.

Шеф сделал два коротких движения: лупа нырнула в ящик стола, а черепок полетел в плетеную корзину для мусора.

– Эх-эх-хэх! – вздохнул Александр Васильевич. – И какого только барахла не волокут, ракалии! А нам разбирайся…

Причины для сетований имелись веские. Как водится, в годы смут в необразованных слоях населения резко возросла тяга ко всему мракобесному. То тут, то там муссировались слухи об оживших покойниках, о волосатых чудищах, будто бы обитающих в костромских лесах, о явлении утопшего семьсот лет назад града Китежа, о валашских вампирах, чухонских оборотнях и так далее. Не проходило и дня, чтобы в редакции газет, будки постовых, а то и в пожарные части не приносили разного рода вещи, выдавая их за паранормальные артефакты. По негласной договоренности, то, что казалось принимающей стороне заслуживающим внимания, передавалось в особую группу. Барченко самолично выступал экспертом и в девяноста девяти процентов случаев выбрасывал приносимое на помойку.