Охота на дьявола

Кровоточащая и жаждущая крови душа Чикатило у самого автора вызывает сложные и сильные чувства — тут и профессиональный интерес, и понятное любопытство к монстру, здесь и отвращение, смешанное с невольным состраданием (потому что велики муки этого человека), и сознание великой опасности, от этого человека исходящей. Работа над книгой требовала большого напряжения — легко ли воссоздать образ выродка, который сознает себя выродком и вынужден ежечасно, ежеминутно скрывать от людей (и особенно от близких) это свое омерзительное уродство, — само изложение не может не стать тут эмоциональным. Живет Чикатило в семье с любимой женой, растит детей, работает (на работе зачастую сидит в одной комнате с женщинами), идет естественная, нормальная жизнь — и вдруг такая смена жизненных пластов. Днем едва ли не идиллия, и — ночь! И — лесополоса! Удачу автора объяснить нетрудно. Его увлекает сам материал, несмотря на весь ужас этого материала.

Конечно, присутствует здесь и убеждение, что людям нужно заглянуть в угрюмые подвалы преступного сознания, — а дело Чикатило дает к тому большие возможности. Я читала одно из писем, которое Чикатило написал в самом начале следствия и где он пытался себя объяснить. На каком-то усредненно-интеллигентном языке он уверял, что в его преступлениях виноваты советская власть, те страшные социальные условия, в которых он рос, — он повторяет, таким образом, известную теорию «среды», будто бы всегда во всем виноватой (окружающая среда, разумеется, многое определяет в человеке, но все же не из-за советской же власти Чикатило жрал человечину). Р. Лурье показывает истинные причины, глубинные процессы, происходящие в душе преступника, который одновременно и боится и жаждет своих кровавых наслаждений.

Следователь Костоев, разумеется, взят в плане обычной реальной жизни, без всяких душевных борений и бездн. Это — разумное начало, совершенное нравственное здоровье, профессиональная деятельность, в которую он влюблен, находится в полном согласии с законами божескими и человеческими. К своей заветной мечте — найти убийцу! — он рвется всей душой — цельной душой, ничуть не разорванной. Да, он в тревоге, порой в отчаянии, но и тревога эта и отчаяние определены внешними обстоятельствами (тем, что он долго не может поймать убийцу), внутренний мир его неизменно остается крепким.

Я помню, в каждом нашем телефонном разговоре я спрашивала Иссу Костоева: что с делом?

— Глухо, — отвечал он угрюмо. — Глухо.

И я перестала спрашивать. Нетрудно было понять, как ему тяжело. Каждое новое убийство было для него ужасом, на каждое он ехал, зная, что сейчас увидит такое, чего никогда еще не видали даже такие, как у него, всего повидавшие глаза.

И перед каждой жертвой он стоял, проклиная себя: эта женщина (девочка, мальчик), она мертва потому, что он, Исса Костоев, не схватил убийцу. Если бы схватил, она сейчас была бы жива и здорова. А он не смог.

При подобных обстоятельствах автор оказался в затруднительном положении: трудно строить рассказ на одном и том же многократно повторяющемся сюжете — и опять убийство, и снова мы его не раскрыли, и опять, и снова, — все это в конце концов может вызвать раздражение читателя. Ясно, что перед автором стояли задачи куда более сложные, чем изложение простого хода следственных действий.

Словом, Чикатило с его преступлениями оказался автору интересней и понятней, чем следователь с его поиском.

Между тем книга называется «Охота на дьявола», а всякую охоту мы, как правило, видим с точки зрения одного из ее участников — либо охотника, либо предмета охоты, и сочувствуем либо той, либо другой стороне. Когда охотники идут на волков, мы обычно на стороне охотников, мы знаем, в чем их цель, оцениваем их смелость, их профессионализм, тревожимся за них (если это действительно охота, а не бойня с вертолетов, как это теперь бывает).

Но ведь можно стать и на сторону хищника, как это сделал в своей песне Владимир Высоцкий. «Рвусь из сил, из всех сухожилий», снег, запятнанный неповинной волчьей кровью, — и наша радость, когда зверь ушел за флажки и спасен. В истории, изложенной в книге, все симпатии, разумеется, однозначно на стороне охотника, мы горячо желаем ему удачи, и в досаде, когда зверь уходит за флажки. И тем не менее он описан с чувством (неважно каким), и описан ярко.

А охотник?