Охота на дьявола

Такая постановка вопроса В. И. Степанову, представьте, понравилась. Получалось, что сам Поляков виноват в своем осуждении. «При производстве следственного действия, — писал Степанов, — Поляков, зная место обнаружения трупа, указал его правильно, чем дезориентировал следствие и суд при оценке доказательного значения имя этого следственного действия».

Стойко должен был держаться Поляков, бороться он должен был и с милицией (пусть бы ему отбили почки, ничего), и со следствием, и с судом, чтобы никого из них не подводить.

Ну скажите, в самом деле, разве не любопытное расследование?

Однако, серьезно говоря, В. И. Степанов, конечно, с самого начала вел дело к такому результату, недаром же начал он с запроса в далекую Ташкентскую область, не является ли Поляков человеком слабым и безвольным. Эта изначальная мысль была положена в основу конечных выводов: Поляков — личность сомнительная, выпивал, часто увольнялся, по характеру «безволен, апатичен, безразличен к своей судьбе». О невиновности своей не заявлял (негодяй) ни следователю, ни суду, ни в какие-либо другие правовые инстанции. Кроме его показаний, других доказательств вины работников милиции следователь Степанов не усмотрел и написал: «С учетом позиции Полякова на следствии и в суде» следствие пришло к заключению, что вина Сергеева и двоих других милиционеров не доказана.

Ну а как быть с беззакониями, выявленными и доказанными? И тут ничего страшного, убеждает нас следователь Степанов. «Допущенные при проведении оперативно-розыскной работы по делу нарушения норм уголовно-процессуального закона следствие расценивает как административные правонарушения, поскольку они не стоят в прямой причинной связи с признанием Поляковым своей вины в убийстве и его необоснованным осуждением».

«Не стоят в прямой причинной связи»! — с чем же он стоит тогда в прямой причинной связи, этот беззаконный арест, и для чего был нужен?!

Но Степанов продолжает настаивать: «и фиктивный протокол нельзя рассматривать в качестве одного из способов принуждения к самооговору», впрочем, он целиком на совести инспектора Задворочного, который за это и наказан. И действия следователя Асташенкова следует расценивать как дисциплинарные правонарушения, «ответственность за которые наступает в дисциплинарном порядке». Последнее замечание В. И. Степанов сделал, надо думать, в шутку, поскольку хорошо знает, что дисциплинарная ответственность согласно «Положению о поощрениях и дисциплинарной ответственности прокуроров и следователей органов Прокуратуры СССР» может быть наложена только в течение одного года (а практически, надо думать, не наступает никогда, поскольку следствие у нас длится долго, подчас годами!).

Заканчивает свою работу В. И. Степанов словами, уже вовсе невероятными в устах юриста: «…Учитывая также, что никаких данных о невиновности Полякова на момент расследования дела у них (работников милиции. — О. Ч.) не было», он, Степанов, дело прекращает.

Всем обществом не перестаем мы удивляться, как это так получается, по каким законам божеским и человеческим происходит, что следователь, да и любой другой сотрудник правоохранительной или судебной системы, очевидно и грубо нарушившие закон, никак за это не отвечают. Их не привлекают к уголовной ответственности. А непосредственное начальство неизменно их защищает.

Мы стали свидетелями поразительного явления: столкнувшись с явным беззаконием, наша юстиция — и следователи, и прокуроры, и судьи не вспыхивает гневом и не сгорает от стыда.

Она привыкла!

Итак, дело, возбужденное Костоевым, было закрыто — на этот раз наш герой потерпел поражение. Столкнувшись с могучей корпорацией, а точнее говоря, с самой советской системой, он и не мог победить. Его запросто обошел коллега, чей кабинет был неподалеку от его кабинета, эти два юриста работали в одном коридоре, оба были следователями по особо важным делам Прокуратуры РСФСР. Один сделал для правосудия все что мог: нашел и обезвредил убийцу, освободил из тюрьмы невинно осужденного, призвал к ответу тех, кто вырвал у него ложное признание. Огонь правосудия (позволим себе выразиться так, несколько высокопарно) был ярко зажжен профессионалом и чисто горел — а другой (непрофессионал?) загасил его, затопил мутными и лживыми рассуждениями. Как видно, в понятие профессионализма входят и этические основы профессии.

Нетрудно представить, в каком гневе был Костоев, когда узнал, что Степанов прекратил дело о нарушении закона работниками милиции и все виновные остались при своих должностях. Ему удалось спасти невиновного, но покарать виновных не удалось.

— Поймал я Стороженко, закончил дело, — рассказывал мне Исса Костоев, — и сразу же поехал в отпуск. Стоял в тамбуре, смотрел в окно и, знаете, был счастлив: никогда этот убийца никого больше не убьет.

Он и сейчас светлеет, вспоминая.

— А после отпуска мне предстоял Ростов — и вот это новое дело… Этот другой…

Но тут, по мере того как он говорит, глаза его темнеют, в них появляется что-то мрачное, угрюмое, такими я их не видела.

— Неужто страшнее Стороженко? — спрашиваю.