Охота на дьявола

Ректорат Ростовского медицинского института переслал в прокуратуру города заявление некой женщины, которая сообщала, будто сотрудник института доцент Кононов получил от нее взятку, пообещав, что ее дочь будет зачислена студенткой. Однако при попытках выяснить, когда, где, при каких обстоятельствах была дана эта взятка, женщина ничего объяснить не смогла, вконец запуталась — возникло даже впечатление, что она была орудием в чьих-то руках.

Но дело попало к Кумскому, тот недвусмысленно дал понять доценту, что может прекратить его дело (разумеется, не безвозмездно) — и вот у нас редкая возможность услышать, каким образом и на уровне каких слов происходят подобного рода разговоры.

«Кумский сказал, — пишет Кононов, — что моя судьба в его руках. "Я следователь, — сказал он, — от меня зависит многое. Быть ли человеку в тюрьме или на свободе". Я заметил ему, что этот вопрос решает закон. А Кумский ответил: "Закон сейчас в моих руках. Захочу — признаю отсутствие состава преступления, а не захочу — будете сидеть 11–12 лет, писать жалобы, которых никто не будет читать. Разница между свободой и тюрьмой сейчас такая же, как между вашей "Волгой" и моими "Жигулями". Я еще раз спросил: так какая же разница, и Кумский ответил: "Ты же кандидат наук, думай — разница в пять тысяч". Он объяснил, что пять тысяч решат мою судьбу — быть мне в тюрьме или на свободе. И прибавил: "Думай, время не ждет". И дал свой служебный телефон».

Собрались родные, друзья, доцент с возмущением рассказал им, чего требует Кумский, все были взволнованы, одни энергично поддерживали Кононова в его решении не сдаваться, другие, напротив, горячо советовали не ссориться со следователем, да еще таким, как этот, и предлагали деньги взаймы.

Среди собравшихся оказался сотрудник прокуратуры, он поехал к Кумскому, вернулся мрачным — настаивает, сказал, на пяти тысячах и грозит если к праздниках не принесет, после праздников я его арестую.

Не таясь, не скрываясь, ничего не боясь.

Кононов денег не принес и после праздников был арестован.

Но Кумский, как вы помните, большой педант, человек последовательный. На первом же допросе он спросил арестованного, не передумал ли тот. Кононов не передумал.

И вот сидевший с ним в камере некто Григорьев, уже осужденный, стал усердно его уговаривать, единственный-де способ спастись — дать Кумскому деньги.

Потом тот же Григорьев с теми же уговорами пришел в семью Кононова, к его жене и матери. Как это — осужденный пришел из тюрьмы? Вот именно: из тюрьмы его на минуточку выпустили, чтобы уговорил этих женщин, мать Кононова и его жену, и он пошел, уговаривал, кстати, взял с тех триста рублей (без отдачи) и вернулся в тюрьму. Несчастные женщины с отчаяния, может быть, и согласились бы на взятку, но сам Кононов решил не сдаваться. И действительно, продолжал борьбу — и в суде, который его осудил, и после суда, и в колонии.

Его жалобы в инстанциях копились едва ли не мешками — как и предсказывал Кумский, их никто не читал.

(Бывает так, что в инстанциях, куда заключенный упорно жалуется, ему создают репутацию патологического склочника, почти что психа, новые его заявления встречают уже едва ли не смехом (и, разумеется, не читают — этот, мол, опять за свое!).

А Костоев заявления Кононова как раз внимательно читал и находил в них любопытные вещи. Так, например, в колонии доцент, повстречав людей, тоже бывших жертвами Кумского, написал и о них. Тогда Кумский подал в прокуратуру рапорт против Кононова, было возбуждено уголовное дело по обвинению в клевете на следователя, и доценту добавили срок в три года.

Стол в одном из кабинетов городской прокуратуры. Стол в одном из кабинетов здания ростовского КГБ. И словно бы молнии снуют между этими двумя столами.

Пока Костоев расследует, Кумский нажимает тайные пружины (дает сигналы своей «мощной лапе»). Когда Костоев вызывает свидетелей, Кумский их перехватывает, говорит: «Этот следователь — из Москвы, он в Москву же и уедет, а я, между прочим, остаюсь здесь. Имейте в виду». Они имели в виду. Многие знали: Кумский свидетелей берет в клещи, сам и готовит их к суду (что говорить, чего нет), иногда даже подвозит их в суд на своей машине — сам же и сидит в суде, не спускает с них глаз.

Но у Костоева уже было достаточно материала, и он отъехал в Москву за санкцией на арест.

А в Российской прокуратуре дать санкцию на арест отказались. И в прокуратуре Ростова тотчас узнали, что Костоев ездил в Москву за санкцией да вернулся ни с чем.

То был сильный удар по следственной группе Костоева.

Немало тяжкого и страшного, как всякому понятно, повидал на своем веку Костоев, но тут начиналось уже нечто иррациональное, близкое к ночному кошмару.

Вызвал он к себе крупного врача, подполковника, воевавшего всю войну, уважаемого человека. Они разговаривали, и Костоев знал, что в черепе этого человека сидит гвоздь.

— Да, сидел гвоздь, — говорит Костоев, — и черт побери, я ни на минуту не мог забыть об этом гвозде!..

Гвоздь снаружи виден не был, зато был отлично виден на рентгеновских снимках, что лежали перед Костоевым.