Я вытерла слезы. Хотелось схватить вазу с орхидеями, которую кто-то поставил на прикроватную тумбочку, и швырнуть ее в стену. Поразительно, как быстро пустота внутри заполнилась гневом. Моя боль требовала выхода, а ярость по крайней мере заставляла чувствовать хоть что-то, кроме опустошенности. Мне все равно, если у Томаса кто-то был, другое дело – обман или лукавство. Особенно после того, как я напрямую спросила об этом несколько недель назад. Он мог быть против того, чтобы я проводила время с Мефистофелем, но я его предупредила заранее. Томас знал о моем плане проникнуть в карнавальную труппу и сблизиться с ее хозяином, ему просто не нравилась эта идея.
В этом и состоял источник моих сомнений. Тогда я впервые забеспокоилась, что он может оказаться не таким, как утверждал. Что я неверно истолковала его настойчивость, а она была показателем того, какой станет наша дальнейшая жизнь, когда мы привыкнем друг к другу. Я боялась, что станет хуже, что он начнет потихоньку навязывать свое главенство, и со временем я начну оглядываться на него, чтобы узнать, что должна чувствовать. Мужчины в нашем обществе воспитаны в ложной уверенности, что лучше знают, как надо. Конечно, у меня зародились сомнения. Он ненароком выдолбил дыру в моем глубоко укоренившимся страхе. Но это? Это немыслимо.
Возможно, я немного оступилась, боялась поверить в нас, но я никогда не скрывала свою неуверенность. Даже признаваясь Томасу в своих сомнениях, я сказала ему правду. Это чуть не сломало нас обоих, но я рассказала ему про все страхи своего сердца, ничего не утаивая. Я дала ему выбор, сможет ли он по-прежнему любить меня или нет, несмотря на мой разлад. Мой выбор никогда не падал на другого человека. Хотя Мефистофель, разумеется, попробовал манипулировать моими чувствами. Мои переживания всегда касались жизненного пути и знания себя. Мисс Уайтхолл не имела с этим ничего общего. Она была живым напоминанием о том, что мы с Томасом знакомы всего несколько месяцев. Мне еще многое о нем неизвестно. Я поежилась при одной мысли о том, какие еще секреты он не открыл.
– Во что ты нас втянул, Кресуэлл? – прошептала я.
С медицинской точки зрения это невозможно, но мое сердце не билось, а брякало, и острые кусочки ранили меня с каждым толчком. Внутри осталось разодранное кровавое месиво. Боюсь, что и снаружи я выглядела не лучше. Я не могла понять, какое чувство побеждает: гнев или полная опустошенность. Как глупо верить в счастливый конец, когда живешь и дышишь во тьме.
Следовало лучше знать. Для самозваных принцесс сказки не заканчиваются добром. Никакое художественное мастерство или искусно уложенные мох и цветы не смогут превратить мой зачарованный лес в реальность. Я проклята. С тем же успехом я могла быть наследницей дьявола. По крайней мере, тогда мне не пришлось бы скрывать, кто я есть.
– Ты как?
Лиза без стука вошла в спальню. Я никогда не видела ее такой мрачной. Некоторым образом ее настроение помогло: мне действительно казалось, будто часть меня умерла и мы вместе оплакивали ее. Я засмеялась и сама услышала, насколько истерично прозвучал мой смех. Конечно. Кому как не мне оказаться той, что планировала свадьбу, а в итоге получила похороны. Я же королева смерти. Принцесса трупов. Все, к чему я прикасаюсь, разлагается.
Мой смех моментально оборвался, сменившись неконтролируемыми всхлипами. Хорошо, что слезы не пролились. Я только икала и пыталась проглотить рыдания. Лиза посмотрела на мое лицо, в ее зрачках отражалась моя опустошенность. Интересно, насколько красные у меня глаза. Насколько побитой я должна выглядеть. Нет смысла притворяться и прятаться за масками. Мое сердце полностью разбито.
Лиза взяла мою руку и сжимала, пока я не оторвала взгляд от нашитых на юбки лепестков. Какое прекрасное платье. Так и хотелось изрезать его скальпелями.
– Поможешь мне снять платье? – Мой голос звучал хрипло и глухо, как будто я наглоталась морской воды. Не представляю, сколько я тут просидела, затерявшись в тюрьме своего горя. Кажется, прошло много столетий. – Оно трет.
Кузина замялась и опустила руку.
– Это кратковременное препятствие, ничего более, – сказала она твердо, однако я уловила легкую тень беспокойства, выдававшую её неуверенность. Нет гарантий, что все уладится. По крайней мере в лучшую сторону. И Лиза знала это не хуже меня. – Это явно какая-то ошибка, и Томас быстро ее исправит. Ты бы его видела. Не знала, что он может быть таким… грозным. – При этих словах я вскинула голову. – Не на нас. Его гнев направлен на сложившуюся ситуацию. Сейчас он пишет телеграмму своему отцу.
Я судорожно вдохнула, ведь еще не была готова узнать ответ на свой следующий вопрос, но не в состоянии больше находиться в темноте.
– Там… правда есть письменное соглашение? Между Томасом и… и ею?
Лиза поджала губы, явно не желая сообщать такую новость. Во всяком случае пока я похожа на говорящий труп.