Мастера отвезли в мертвецкую при городской больнице для бедноты, поскольку ни родни, ни достаточных денег он не имел. А там, укладывая на каменный пол его обожжённое тело, санитары с удивленьем и ужасом увидали, как оно открывает глаза. Примчавшийся врач ощутил дыхание и нащупал пульс. Пожимая плечами, он велел нести ожившую головешку в лечебницу и там уже дожидаться конца.
Ждать пришлось очень долго. На удивление всем, Онис пошёл на поправку. Кожа, сгоревшая практически вся, на глазах вырастала гладким розовым слоем, оттесняя безобразные кроваво-чёрные пузыри. На второй день больной запросил пить и есть, а через неделю с трудом, но сам поднялся с постели. Удивление медиков перешло все границы, а врач, лечивший сгоревшего мастера, получил славу лучшего в городе. Один только Онис всё понимал, но, конечно, молчал. Странное заклинание, произнесённое в ночь Весеннего Полнолуния, показало себя на деле.
***
– Подумать только, что пожара бы не случилось! – покачал головою старик, глядя на взошедшую над высокой скалою Луну, уже почти круглую. – Второй раз, через год, я бы и не подумал опять прочесть заклинание. Жил бы, как все, и умер в положенный срок. Но этот случай всё изменил. Возможно, совсем не случайно именно в нужное время, под светом полной весенней Луны, оказался в моих руках таинственный свиток. И пожар этот был не случаен. Кто-то, или же что-то, вело меня к непонятной мне цели. Вело больше, чем половину тысячи лет. Но цель эта мне до сих пор не понятна… Я просто жил, как умел, своими радостями и своими заботами, и от прочих людей отличался лишь тем, что ежегодно, весеннею ночью, читал заклинание.
Ещё, в отличие от других, Онис часто переезжал из города в город и никогда не имел ни семьи, ни близких друзей. Это было необходимо, иначе скрыть свою тайну мастер не мог. Вначале, по младости лет, он хотел приобщить к заклинанию то друзей, то кого-то из девушек. Но сразу решиться не мог, а потом, спустя какое-то время, вдруг понимал, что никто из них посвящения в тайну не стоит. С возрастом Онис настолько привык к одиночеству, что уже с ужасом думал о том, что мог бы, к примеру, сдуру создать семью и столетья томиться рядом с каким-то другим человеком!
Переписывать книги он перестал лет после ста. Во-первых, не так уж много было вокруг мастеров его уровня, чтобы можно было среди них затеряться. Во-вторых, денег он уже заработал с избытком, и, удачно разместив свои капиталы, мог безбедно жить на проценты. Но именно – только безбедно. Шиковать было очень опасно, жить на широкую ногу значило быть на виду. Вот и выбрал Онис тихое, незаметное бытие, блуждая из города в город и из страны в страну. И помня Священные Дни.
Вообще-то жизнь его радовала. Физически Онис перестал изменяться лет в пятьдесят, навсегда оставшись крепким пожилым человеком. Ему нравилось путешествовать, навещая одни и те же места через много десятков лет. Память оставалась ясной и крепкой, Онис с удивлением замечал, что всё помнит прекрасно. Он даже освоил десятка два языков и несколько сложных наук, которые, впрочем, на деле применить не пытался. Он просто жил в своё удовольствие, не оглядываясь назад и не заглядывая вперёд – какой смысл, когда с обеих сторон практически вечность? Жил, чтобы жить.
Всё изменилось, когда проснулся Зинданг. Захолустная империя на границе с пустыней не менялась веками, никому не интересная и не нужная. До тех пор, пока вместо старой, окостеневшей от веков управления династии не воцарился новый властитель, который сумел внушить своим подданным уваженье к самим себе и презренье ко всем окружающим.
Когда воспрявший Зинданг стал закупать металл и сманивать к себе мастеров, никто и подумать не мог, что уже через несколько лет его армия хлынет через границу, одного за другим порабощая соседей. Новые провинции растущей империи получали управление из зиндангцев, платили налоги золотом и рабами, но в жизни простых людей мало что изменялось. Они как работали при прежних правителях, так работали и теперь, разве что появилась возможность за хорошую плату завербоваться в армию императора, да преступников теперь не сажали в тюрьму, а отправляли на юг в колоннах рабов. Может, поэтому поначалу рост империи был лёгким и быстрым.
Однако по мере того, как всё новые земли подминались империей, отношение к побеждённым становилось всё хуже. Зинданг стал сильнее всех и богаче всех, и больше не церемонился с новыми гражданами. Они становились людьми последнего сорта, рабы стали стоить меньше собак, из побеждённых стран вывозилось практически всё. Люди сопротивлялись упорно, зная уже, какая участь их ждёт. И это упорство шло им только во вред.