Вот-те раз, мелькнула мысль, нехорошо-то как: сюда иностранцы ходят, тоже, видно, обижаются… Но отчего ж на непонятном языке? Ведь переводчиков тут нет. Чудак!..
Нежданная находка так взволновала Пенькина, что он даже забыл про собственную обиду.
— Девушка, — возбужденно проговорил Пенькин. — Это кто написал? О чем?
— А мы ваших глупостей не читаем.
То была неслыханная наглость, и на какую-то секунду Пенькин возмутился.
Но и тут исследовательский зуд взял верх над замаячившей над горизонтом несравненной склокой.
Пенькин побазарить был непрочь, но только в более спокойной обстановке. Когда не давили нерешенные вопросы.
— Ну, когда хотя бы это было?
— Гражданин! — строго сдвинула брови приемщица. — Вы что, в конце концов?!
И тут Пенькину в голову пришла неожиданная мысль, показавшаяся до того простой и соблазнительной, что он даже причмокнул от удовольствия.
Сделав вид, будто чего-то пишет, он несколько раз перечеркнул свои каракули, тихонько чертыхнулся и вдруг с недюжинным проворством выдрал приглянувшийся листок.
— Нет, — заявил он, комкая бумажку и пряча в карман, — никаких жалоб! Лучше полюбовно. А? — он захлопнул книгу и протянул приемщице.
— Соображаете, — довольно отозвалась та и книгу мигом сунула на место. — А пугал, кричал… Давайте, я перепишу квитанцию. Дня через три зайдете.
— Правда? — изумился Пенькин.
В отделе, которым руководил Пенькин, с давних времен работал полиглот Гриша. Он занимался машинной филологией применительно ко всем передовым наукам и знал двадцать девять языков, как свой родной. Вот только разве забывал порой, какой же именно роднее…
Никаких ученых степеней он не имел, однако же в науке был отменно славен.
— А раскуси-ка, Гриша, вот такой орешек! — сказал Пенькин, чуть ли не с порога, и подсунул коллеге уворованный листок.
Гриша степенно кивнул и, поместив бумаженцию перед собой, тщательно разгладил ее ребром ладони. Потом хмыкнул и склонился над столом, сосредоточенно разглядывая текст.
— Ну, надо же! — уклончиво ответил Пенькин. — Ты мне лучше скажи: это представляет интерес?
Гриша снова вперился в листок и даже взъерошил волосы на голове.
— Насколько я могу судить, — проговорил он, — что-то тут, пожалуй, есть…
— Это в каком же смысле?
— А в таком, Сан Федыч, что никто на земле так не пишет. Не знаю я похожих алфавитов. Или кто-то пошутил, или… Но тогда многое зависит от того, где вы таким трофеем разжились… Может, внучек свою письменность решил создать? С детишками, знаете, бывает…
— У меня внук только в первый класс пошел, — обиделся Пенькин, — и глупостями не приучен заниматься. А текст я… ну, словом, нашел. Во дворе.
— Интересно, — не поверил Гриша. — Ладно. Вы оставьте листик — поглядим. Я машину текстом угощу, пусть покумекает. К концу дня, может, что и прояснится…
— Знаешь, Гриша, — шепотом признался Пенькин, — отчего-то я волнуюсь.
— Ну и зря, — ответил Гриша непреклонно. — И не мне вам объяснять. В науке, если постоянно волноваться, ничего путевого не выйдет.
— Тоже мне, философ, — оскорбился Пенькин. — Потому мы в заднице все и сидим.
— А это уж кто как руководит, — пожал плечами Гриша.
За десять минут до окончания работы Гриша заявился к Пенькину.
По тому, как лихорадочно блестели его близорукие глаза, как живописно таращились во все стороны его неприбранные патлы, Пенькин безошибочно определил: есть новости и, кажется, необычайные.
— Ну? — спросил Пенькин.
— Сан Федыч, ой!.. — выдохнул с порога Гриша, — черт-те что!
— Тогда — входи. И дверь закрой! Садись. Выкладывай.
— Сан Федыч, — зачастил с восторгом Гриша, — я, похоже, отыскал ключ к этой ахинее.
— Неужели разобрался? — умилился Пенькин. — Не томи!
— И да, и нет, — торжественно ответил Гриша. — Текста я прочесть не смог — пока! Но — не переживайте. Дешифровки иных текстов затягиваются на десятки лет, а то и на столетия.
— Гриша, ты издеваешься? — мученически уставился на него Пенькин. — Мне и так годочков… Ты хоть что-нибудь узнал?
— Немало, — заверил Гриша. — Во-первых, и впрямь такой письменности на земле нет. И прежде не бывало. Во-вторых, Сан Федыч. Это не чушь собачья. Здесь есть система, и проследить ее несложно. И — в-третьих. Версия с детской забавой отпадает. Грамматическая структура сложна. И почерк, судя по всему, взрослый.
— У меня, положим, с детства почерк был кошмарный, — возразил строптиво Пенькин. — Хуже, чем у взрослого. Так что это слабый аргумент.
— Написано не тушью, не чернилами, не шариковой ручкой, не фломастером, а вообще бог знает чем! — Гриша торжествующе взглянул на шефа. — Я бы заподозрил ксерокопию, но… это маловероятно. Так?
— Так… Прямо чудеса! Короче, ты считаешь, текстом следует заняться, и всерьез — заерзал в кресле Пенькин.
— Безусловно! Тут какая-то тайна, Сан Федыч. Заинтриговали вы меня Надо текст показать специалистам. И если они подтвердят мои предположения…
— То что тогда? — быстро спросил Пенькин.
Гриша неожиданно вздохнул, замялся, отводя глаза в сторону, и неопределенно качнул головой, словно не желая раньше времени взваливать на себя лишнюю обузу.