Тот человек, в честь которого назвали моего дядю и брата. Отец явно презирал своего брата, но он повесил его тезку у себя в кабинете, чтобы спрятать место, несомненно, полное ужасных вещей; что бы это могло значить?
Это тайный подкоп под дядю? Он ставит ему в вину то, что он не спас маму? Если тайный ход ведет в ад, виновен ли дядя в том, что показал отцу дорогу туда?
Нечто похожее на тихий стон донеслось из-за портрета. Я заморгала. Прижавшись ухом к стене, прислушалась, но услышала только застывшую тишину, хранящую слишком много тайн. Может, я схожу с ума. Стены не умеют разговаривать.
Или, возможно, еще одна беспомощная жертва томится в ловушке там, куда ведет эта лестница. Сердце мое лихорадочно билось, кровь с шумом неслась по жилам. Мне просто необходимо спуститься туда, необходимо спасти хоть одну из жертв отца! Я бросила взгляд на часы над каминной полкой. Было еще рано. Отец и Натаниэль вернутся только через несколько часов. А что, если… что, если там, внизу, Натаниэль? Что, если отец поймал его в ловушку?
Какой дурой я была! Мне не следовало ожидать, что отец будет играть по правилам. Он сказал, что уходит вместе с Натаниэлем, но это вовсе не означало, что мой брат действительно ушел из дома. Может быть, он в это мгновение там, связан и истекает кровью, обреченный на смерть.
Я больше не колебалась. Я толкнула картину и шагнула на лестницу. Какой-то слабый шум встретил меня из кажущейся бездонной глубины.
Там определенно есть кто-то или что-то.
Я собралась подобрать юбки, забыв, что не надела проклятое платье, потом чуть не оступилась, с удивлением глядя вниз. Положила ладонь на холодную каменную стену, которая указывала мне дорогу, по мере того как я все глубже спускалась во тьму, со ступеньки на ступеньку, так быстро, как только осмеливалась шагать по незнакомой лестнице.
Разумнее было бы захватить с собой масляную лампу или свечу, но мне не хотелось задумываться сейчас о своей непредусмотрительности. С каждым шагом вниз становилось все светлее, темнота уже не так давила. Должно быть, там оставили зажженную лампу – я даже не смела подумать, с какой целью.
Я содрогнулась, воображая тысячи ужасов, которые сейчас увижу. Мои шелковые туфельки неслись по камням, легкие как перышки, я прыгала со ступеньки на ступеньку. Слава богу, ноги в легких туфлях ступали бесшумно. Я забыла ботинки, когда уходила от дяди, и теперь это оказалось благословением. Легкая походка даст мне время сориентироваться, не выдавая моего присутствия.
Когда я достигла конца лестницы, меня встретил теплый свет. От одной мысли о том, что такое приветливое свечение могло предварять вход в пропасть ада, у меня кожа покрылась мурашками. За последним поворотом, перед тем как я увидела все помещение, я остановилась, прижавшись спиной к стене, и прислушалась.
Но не услышала никаких звуков, издаваемых человеком. Только тихое, ритмичное шипение и постукивание вращающихся частей парового механизма вторило ударам моего сердца. Должно быть, именно эти звуки я слышала раньше.
Я закрыла глаза. Что бы ни издавало эти звуки, оно могло быть только чем-то ужасным.
Запах медицинских настоев и горелой плоти доносился до моего укрытия, выворачивая мой и без того уже растревоженный желудок. Теперь мне уже не хотелось удовлетворять свое любопытство, но, если там пытают брата, мне нужно сделать этот последний шаг.
Я втянула ртом воздух, стараясь вдохнуть как можно меньше тошнотворного запаха, потом отлепилась от стены. Для этого потребовалось две попытки, но в конце концов я заставила себя войти в комнату.
Отвратительный холод страха быстро распространился по моему телу подобно крысам, разносящим Черную смерть. Я увидела лабораторию – гораздо более зловещую, чем любая из выдуманных в романах. Как и в лаборатории дяди, вдоль стен тянулись полки, уставленные банками с образцами в два-три ряда. В отличие от дядиной лаборатории, эти образцы хранились в беспорядке, а дерево, из которого были сделаны полки, выглядело полусгнившим.
Я отпрянула назад и наткнулась спиной на что-то мягкое и мясистое на полке у самой стенки. Мир перестал вращаться, когда я резко обернулась и увидела плоть, туго натянутую на механическую руку, кожа на которой была грубо сшита крупными, неровными стежками.
Судя по ее виду, отец отрубил руку по локоть, потом заменил некоторые кости пальцев и предплечья металлом перед тем, как покрыть ее украденной кожей.
Ранки от проколов иглы окружала краснота, инфекция явно разъедала эту искусственную руку. Мой корсет будто стал в десять раз теснее, и я покачнулась, внезапно задохнувшись.
Это не может быть реальностью. Я закрыла глаза и молилась, чтобы, когда я их открою, мир снова стал нормальным, но было глупо мечтать об этом. Я проглотила желчь, быстро подступающую к горлу, когда рассмотрела подробно окровавленный предмет, на который наткнулась.