Охота на единорога

— Это совсем не вина. Я вас не обвиняю, нет, — произнес офицер, улыбаясь. Потом сделал знак, приглашая, к письменному столу и Серж сел в складное кресло. Его сопровождающие, соблюдая субординацию, отошли на несколько шагов и встали у дверей.

— Сигарету? — спросил офицер. Он стоял так, что Серж мог бы дотянуться до пуговицы на его мундире.

— Нет, спасибо, — вежливо отказался Серж.

Офицер кивком сделал знак стоящим при дверях, и они удалились из палатки.

— Я вас оставлю не несколько минут, — сказал он, — простая формальность.

Серж кивнул и откинулся в брезентовом кресле, похожем на пляжный шезлонг. Это, скорее всего, и был шезлонг. Он почувствовал, что засыпает. Ему уже в машине хотелось спать, а сейчас дремота его сморила. Ему тут же приснилась Москва.

Ему приснилось, что он в ранний утренний час возвращался от темнокудрой подруги, которая прекрасно пела. Он подъехал к дому, где на двадцати этажах размещался разноплеменный университетский курс, за исключением самых богатых. На дорожке, здесь и там, лежали одинаковые сухие листья — дворник еще спал. Было тихо. Ему показалось на мгновенье, так совпало — всего на миг, секунда всеобщего отдыха населяющих землю существ. А ведь этого быть не может, поскольку так уж устроено, что когда одни спят, другие к ним в это время подкрадываются. Серж, сидя на своей уютной тумбе, и услышал звук шагов.

Подняв голову, он увидел чудного розовощекого крепыша в спортивных трусах. Он большими шагами бежал к нему, а на лице его застыло выражение, которое можно было принять за осознание важности и значительности бегущего и никчемности неподвижного. Было видно с первого взгляда, что так, большими шагами, он может бежать, не останавливаясь, очень долго. Это был иракский офицер.

— Который час? — крикнул он, когда он поравнялся с ним. Крепыш ничего не ответил, пробежал мимо, скрылся за углом и там продолжал целеустремленно шлепать по асфальту дорожки. Серж, усмехнувшись, направился в вестибюль, ему предстояло учиться изысканным наукам.

— …вы меня слышите?

Он проснулся, голова болталась как у тряпичного Пьеро, и было странно, что это его голова, а не часть мягкой куклы. Могучая рука трясла его за плече.

— Офицер… — медленно произнес он, усиленно моргая, пытаясь выбраться из того навеки неосвещенного пространства, в которое только что устремился, прогоняя остатки давящего тумана в глазах.

— Извините, — сказал Серж, — я задремал. И даже видел сон.

— У вас крепкие нервы, — сказал офицер.

— Да? А мне так не казалось, — сказал Серж, — я думал, что нервы у меня шалят. Вы христианин?

— Да, по происхождению, — ответил офицер. — В Иракской армии довольно много христиан. Причем именно среди офицеров.

— Отчего вы разошлись? — спросил Серж. — Извините если вопрос бестактный.

— Нет, ничего. Ведь мы, скорее всего, больше не увидимся с вами. Лейла очень властная женщина. Она настоящая дочь своего отца. Наши родители дружили, вот мой отец и посватал. Но нам с нею подружится — так и не получилось. Хотя ребенка мы сделали…

Вам придется вернуться в Аз-Зубайр, — сказал офицер неожиданно.

— Почему? — удивился Серж, точнее сделал вид, что удивляется, он был удивлен тем, что до сей поры все было слишком гладко.

— Не знаю, мне так приказали, — ответил офицер. — По-моему это ненадолго. Это займет час. Всего час и поедете дальше в свой Кувейт.

Можете отпустить своего водителя. Мы вас проводим.

Это было сказано таким тоном, что Сергей понял, что возражать бесполезно.

Серж пересел в открытый армейский УАЗик и его повезли назад в Аз-Зубайр, который полчаса назад они так быстро проскочили. Дурные предчувствия обуревали Сержа.

«Вечно одно и то же» — думал он.

В Париже его обходили стороной из-за порочащих, как многие считали, связей его отца с сомнительными организациями. В молодости он все хотел чего-то достичь, но невозможно было куда-то выбиться. Его дом всегда был «на колесах» — много переездов, перемен квартир, вечные бессмысленные хлопоты. Трудно было осуществить планы, не было реальных профессиональных достижений.

Заедал быт, он ощущал недостаток свободы. Хотя его жизнь временами походила на постоянную игру, удовольствия и развлечения приводили к ненужной трате сил, к невозможности творческого раскрытия, разбазариванию таланта.

Его привезли и ввели в комендатуру. Там была небольшая комната практически без мебели, с зарешеченным окном. Он стал мереть ее шагами и предаваться своим мрачным мыслям:

«Всюду опасные враги, интриги, препятствия, власть надо мной мерзавцев. Меня явно ждет тайная постыдная смерть, подохну в одиночестве или убьют из-за угла.

Просто у меня никогда не было должной уверенности в себе, я проигрывающий игрок, и самые ничтожные противники — могут меня уничтожить. От этого я в глубине души и боюсь всего нового, боюсь быть отвергнутым и униженным. Меня окружает довольно дурное общество, всегда смерть друзей, как напоминание о том, что и я не вечен».

Он подергал дверь, она не была заперта, но солдат с той стороны сказал, что просили подождать.