Охота на единорога

Телохранитель, стоявший в нескольких шагах от них, положил при этих словах руку на эфес меча и посмотрел на короля. Но Асман остался невозмутим.

— Поступив к нему на службу, когда Исмаил-шах был еще ребенком, а я — молодым человеком, — продолжал пуштун, — я был с ним и в годы благополучия, которые оказались не столь долгими, как мой господин того заслуживал… сохранил ему верность, когда враги обложили Шаха как загнанного тигра… Я — один из его воинов, которых становилось все меньше, — защищал его собою до последнего дыхания, но был ранен! Моя ничтожная жизнь не заинтересовала врагов — меня не добили. Когда я очнулся, то увидел, что вокруг пусто, а тело господина — обезглавлено!

— Я остался жив, должен был отомстить, и поклялся сделать это! Нас тогда было еще немало — израненных воинов убитого господина! — мы не смогли отдать свои жизни за него, и стыд мучил нас.

— Но время лечит и раны, и стыд. Мы разбрелись и забыли клятвы. И я забыл. Тоже, на какое-то время, забыл. Вернулся в лоно семьи, заботился о детях, но Аллах напомнил мне о клятве. Он забрал у меня семью, все умерли: и дети, и верная жена. Я остался один и вспомнил: кто причина моих несчастий. Это — король Асман, — закончил он тихо.

«Который стоит перед тобой», — хотелось сказать Асману, но он промедлил, медлил и телохранитель, не зная, что предпринять в нештатной ситуации.

— Ты нашел здесь единомышленников? — спросил король. Пуштун, похоже, не понял вопроса или сделал вид, что не понимает, тогда король спросил иначе:

— Ты рассказывал кому-то, кроме меня, историю своей жизни?

Пуштун промолчал. Он явно не отличался излишней откровенностью, но в этой ситуации ничего больше не нужно было: главное-то он сказал. Назвал имя. Но нужно было еще выяснить, нет ли у него сообщников, и король сообразил, как это сделать:

— Поговаривают, что местного правителя его подданные любят, — сказал он.

— Да, — протянул пуштунец, — его любят, все любят!

— Кроме нас с тобой… — сказал Асман.

— Что ему до моей персоны! Он равен богу, а я — ничтожный одинокий старик… Но почему, мой господин, он Вам-то не люб? — спросил пуштунец, поглядывая на Асмана недоверчивыми глазами.

— Ты мне не веришь? Такие вещи не говорят в присутствии слуг, не правда ли? Мой сикх мне верен, но, все-таки, о владыке лучше не говорить при свидетелях… но я так зол, что пренебрегаю осторожностью!

— Чем же он так обидел Вас? — спросил пуштун все еще настороженно.

— Я из Багдада, — сказал король и продолжил, обрадовавшись пришедшей на ум ловкой выдумке, и хотел… поступить к нему на службу, но он не взял меня и оскорбил отказом. Теперь я смертельно зол на него.

Начинало темнеть, жаркое калистанское лето подходили к концу, скоро должны были подуть с далекого моря прохладные ветры, несущие дожди, после чего в стране начинался влажный сезон.

— А ты не похож на человека, который идет на заведомо нереальное дело, — на такое, которое нет никаких шансов выполнить… Ты хочешь убить его? — внезапно спросил он пуштуна.

— Мне не нужна его жизнь, — ответил тот.

— Что же тебе нужно?

— Мне нужно выполнить мой долг перед убитым господином.

— А значит — наказать убийцу?

— Я должен выполнить свой долг! — повторил пуштун затверженное.

— В чем же он заключается? — спросил король, но собеседник его вновь насупился и не отвечал.

— Ну, что ж! — сказал король, — ты вправе не отвечать мне и не доверять. Я понимаю тебя. Однако, ты мне нужен. Я предлагаю встретиться на этом самом месте через неделю. Ты согласен?

Пуштун растерялся, потом кивнул головой и сказал:

— Хорошо. На этом месте… А как же… — он показал на труп с отсеченными членами.

— Об этом не беспокойся, мой слуга наймет босяков, и они за пару монет живо закопают это. Прощай, — сказал король, садясь на коня, — обдумай как следует мое предложение, у тебя есть неделя сроку.

И не взглянув больше на пуштуна, он выехал на едва заметную тропинку, по которой приехал сюда. Телохранитель следовал за ним.

Вечером король Асман вызвал к себе дервиша, которого привели на самый верх королевского жилища — на площадку, где звездочеты наблюдали ход ночных светил, влияющих на человеческие судьбы, что отражаются в звездном небе как в перевернутом зеркале, чья искажающая вогнутость служит лишь для усложнения угадывания. Влияние небесных светил разгадывается вследствие этого искривления лишь людьми со своеобразной формой глазной болезни — строением глаз, отличающимся от нормы и приспособленным к кривизне небосклона.

— Ты самый странный дервиш, — сказал король.

Приведенный был в том виде, что и накануне, и все так же сжимал свою книгу в деревянном переплете.

— А ты знал прежде дервишей? — спросил он. Голос его, однако, изменился — при свете звезд он явно чувствовал себя увереннее.

Король улыбнулся и сказал:

— Ни одного. Они похожи на тебя?

— Не знаю. Думаю, что нет, — ответил дервиш и тут же добавил совершенно непонятную фразу:

— Таких, как мы, в этой стране осталось немного…