Акцент его снова сделался заметнее, будто он теперь специально подчеркивал свою нерусскость. А я подумал: «И где это он видел нас в деле? Из-за кустов, что ли, наблюдал. Или нас там снимали, на даче Павленко? Все может быть… Но на черта мне душеспасительные беседы с вором? На откровенный криминал мы ещё ни разу не работали и не будем. Приедут с разборкой прямо сюда — ничего, отстреляемся как-нибудь. Девятая рота выстояла, и мы сдюжим».
— Боюсь, что нам не о чем разговаривать, Ахман, — сказал я спокойнее прежнего.
— Ты борзый, — повторил он ещё раз.
А потом произнес очень странную фразу:
— Но смертный приговор уже вынесен, поэтому нам есть, о чем поговорить. Смертный приговор — это серьезно, Крошка.
Я лихорадочно соображал, о чем это он, кому смертный приговор, но видно, Ахман специально нагнетал обстановку — хитрый старикан! И мне пришлось спросить чуть дрогнувшим от растерянности голосом:
— Кому смертный приговор?
— Пока — нэ тебе! — этакая тонкая шуточка в духе Иосифа Виссарионовича.
А потом сразу другой тон — суровый, жесткий, предельно серьезный:
— Они объявили смертный приговор товарищу Апо, Абдулле Аджалану. И я знаю, кто в этом виноват.
Очень хотелось сказать: «Только не я!» Но хватило ума сдержаться.
Вот, черт! Как же я забыл! На дискете Кулакова была эта информация: Ахманалиев по национальности курд, правда, насчет его причастности к экстремистским организациям у нас в ЧГУ ничего наверняка известно не было.
И второй моей ошибкой стало то, что новости я слушал накануне невнимательно — не могли же о таком событии по ящику не сказать!
— Мы-то здесь причем? — сформулировал я помягче.
— А вот встретимся — и я все объясню, — решил заинтриговать меня Ахман.
— Вы член партии? — решил уточнить я.
— Да, — сказал он.
Понятно, что речь шла не о партии Зюганова, а о КРП — Курдской рабочей партии. И мне стало кисло. Иметь дело с фанатиками пока ещё не приходилось. Если конечно, не считать чеченских непримиримых. Но там шла война, там мы сами становились фанатиками. Однако, похоже было, что и здесь намечается довольно серьезная заваруха.
Павленко и Мышкин сражались за рынки сбыта, круша танками бетонные стены «скромных дачных участков», а у Ахмана цель была повыше, покрасивее — независимость Курдистана, и за эту независимость он вел войну не на жизнь, а на смерть по всему миру. Я помнил, как лихо его смертники ввалились в окошко к Аристарху Николаевичу. И ещё я помнил, как они жгли себя, облив бензином перед зданием Госдумы в Охотном ряду. Это весь мир видел. Фанатизм, в сущности — страшная сила. Упрямое сопротивление тут не поможет, тут скорее хитрость нужна…
Я замолчал надолго. И Ахман, наконец, не выдержал, сам заговорил вновь:
— Общаться будем нэ в Москве. За тобой сейчас заедут, Крошка. Они нэ будут стрелять. Нэ будут забирать у тебя оружие. И ты можешь поехать нэ один. А я буду ждать тебя, мой друг.
«Нашел себе друга!» — подумал я. Но, конечно, я понимал, что это просто манера у него такая. Акцент кавказский, а вместо традиционного «дорогой» несколько архаичное «мой друг». Трудно сказать, что именно стало для меня решающим, но я внезапно и окончательно решил: надо соглашаться.
— Хорошо, — сказал я. — Подъезжайте.
— Мои люди будут через час.
— Через два, — внес я поправку.
Я хотел дождаться Циркача с Пиндриком.
Ахман не возражал.
Два часа — это достаточный срок, чтобы выйти на Кулакова и успеть получить ответ. Я знать не знал, насколько защищены от прослушки те линии, по которым мы связывались с агентурой ЧГУ, но мне некогда было использовать хитрые шифры. Я просто придумал, как мне казалось, достаточно двусмысленную фразу и передал её открытым текстом по телефону из автомата: «Нас очень беспокоят курды. Даже и не знаем, ехать ли в гости, ведь там повсюду они».
Ответ пришел на удивление быстро. Мы как раз завтракали, когда я в очередной раз снял трубку и в очередной раз объяснил, что Игоря дома нет и до августа, похоже, не будет.
— Как это Игоря нет?! — возмутились с той стороны. — Вы же сами звонили, спрашивали. Тогда передайте ему от дяди Воши, что в гости ехать надо. Обязательно.
И все-таки они подкатили раньше Циркача. Двое на роскошном «Лексусе — RX300». Темнолицые, как бомжи, усатые, очень мрачные и напряженные. Руки в карманах не держали, однако стрелять были готовы в любую секунду. Нет, не профи, но очень хорошо натасканные боевики. Мы уже были готовы, и сразу спустились вниз, во двор. Мы — это я и Фил. Шкипера решено было оставить в Москве на всякий случай. Гранаты в квартиру вряд ли будут бросать, а всего остального Володька не боялся. Уверял, что успеет слинять в случае чего. С другой стороны, могли быть ещё интересные звонки, да и на случай непредвиденных обстоятельств хоть какое-то прикрытие стоило иметь. В другой ситуации я оставил бы их вдвоем с Пиндриком. Но сейчас Игорь уехал вместе с Циркачом и по логике должен был с Циркачом и оставаться — как бы в боевом охранении нашей группы.
— Вот что, ребята, — сказал я курдам. — Мы ждем ещё двоих. Они поедут с нами. Но на своих колесах. Возражений нет?