Охота на фейри (ЛП)

Я оделась с болью и трудом. Я выбрала охотничьи кожаные штаны, высокие кожаные сапоги до середины бедра. Я не могла заплести косу по новой, так что бросила ее так. Лук брать не было смысла. Я не могла так стрелять из него. Я не могла ничего полезного.

Я сдула прядь волос с лица, фыркнув, и открыла дверь дома.

Глава двадцать третья

Когда нам было семь, мама сделала нам угощение на ночь Наступления весны.

Я ждала эту ночь месяцами. Я больше всего любила пение, а Хуланна — ее голос был как у певчей птицы — мечтала о сладостях и том, как уложит по-новому свои темно-рыжие кудри. Я мечтала о часе, когда вся деревня собиралась у колодца в центре и пела в свете свечей. Это было как хор ангелов. Один ангельский миг в году.

Мы пели, чтобы отогнать гулей от деревни, запереть их в лесу. В этом году мы уже потеряли две козы из-за гулей. Они высосали их кровь ночью, пока мы спали. Козы не могли защититься от кровососущих теней. И не только наши козы. Нам нужны были песни Наступления весны, чтобы отогнать хищников.

Я репетировала песню, пока мыла тарелки, когда мама вошла с одеялом в руках и широкой улыбкой на лице. Отец отложил лук, который смазывал, и с такой же улыбкой подошел к ней.

— У нас сюрприз, — мама почти сияла.

— Какой? — спросила Хуланна. Она замечталась, а не вытирала тарелки, ее полотенце не намокло, а стопка чистых тарелок рядом с ней росла.

Мама открыла фартук и вытащила два белых фартука с кружевом по краям, к нашей радости. Хуланна завизжала, подбежала обнять ее, мы с отцом робко улыбнулись друг другу.

— Для этой ночи, — сказала мама.

Хуланна тут же надела свой. Она выглядела мило, как гора со снежной вершиной, ее лицо сияло, как мамино.

От этого она сильнее расстроилась час спустя, когда оказалась слишком близко к костру и опалила фартук, оставив длинный коричневый след спереди. Она посмотрела на меня со слезами на глазах и показала мне фартук.

— Все хорошо, — храбро сказала я. — Мы можем поменяться. Ты можешь надеть мой этой ночью.

Она возражала, но слабо. Она хотела выглядеть идеально.

Я старалась выглядеть храбро и весело, когда мы пошли на праздник. Гордость родителей помогла ослабить боль из-за опаленного фартука, но я все равно прятала его под плащом.

Я помрачнела, только когда госпожа Алебрен громко сказала Хуланне:

— Ты — самая милая девочка в этих краях, и с таким райским голосом! Так красиво! Жаль, твоя двойняшка не полностью похожа на тебя!

Я никогда не была той, кого они хотели, потому что они хотели Хуланну. А я была всего лишь Элли.

Глава двадцать четвертая

Мой рот открылся, когда я выглянула из дома. Казалось, вся деревня собралась тут, и, к моему потрясению, Госпожа Тэтчер сжимала воротник моей мамы и почти трясла ее, крича в лицо моей матери:

— Ты заплатишь, Генда! Ты за это заплатишь! Моя Хельдра, милая моя девочка, потрясена, и это из-за твоей семьи!

Толпа согласно шепталась.

— Мы отправим Квикстеп в Низины за Рыцарями Света! — предложил кто-то. Потому что, конечно, Рыцари любили ездить в лес и успокаивать женщин в деревне. Ради этого они и жили.

Я попыталась увидеть, кто был тут, но было сложнее понять, кого не было. Я сглотнула страх, видела почти все лица, которые знала, в трепете факелов. Еще даже не наступило утро, хотя, судя по тусклой полоске света на горизонте, до него оставалось немного.

Они не смогли подождать до утра, чтобы собраться злой толпой с факелами у дома моей мамы? Мелочные глупые люди.

Словно мама не потеряла достаточно. Словно это была ее вина. Гнев кипел во мне, и я пыталась подавить его. Вдруг закаркал ворон, взлетел с дерева в ночное небо. Я решила заговорить в тот миг.

— Разве мы не заплатили? — громко спросила я. — Потерять Хуланну и Хантера мало?

— Конечно, — сказала госпожа Тэтчер, но отпустила воротник мамы и повернулась ко мне.

Мама посмотрела с предупреждением, поправляя мятый воротник. Остальная она выглядела аккуратно, несмотря на шок, что деревня была у ее двери. Шок был в доме, где она бросила вещи не на местах.

— Из-за тебя и твоей дурной сестры наша деревня лишилась охотника. И певчего! Олэн разбит, и матушка Хербен говорит, что он сможет петь только через недели. Ты понимаешь, что это значит?

— Гули, — согласилась я. Но только потому, что не хотела говорить «фейри» вслух.

Толпа шепталась вокруг нее, тревожный звук людей, чьи трудолюбивые жизни неожиданно попали в тупик. Звук людей, которые переживали, что их ждало больше работы и, что хуже, больше сложностей. Это ощущение было знакомым, как запах сосен вокруг нас, которые качал ветер, как бледность лунного света, бросающего длинные тени на загон для коз. Это было ощущение Скандтона в беде. Ледяное ощущение, которое мы разделили, когда Маттервайн разлилась две весны назад и смыла пастбище. Когда зима пять лет назад была такой сильной, что торговцы не могли пробиться сквозь бури с нужными товарами из низин.

Я сглотнула.