Охота на героя

Успели впритык. Все говорило за то, что они вообще не успеют - однако успели. Сначала долго препирался связанный стражник, испуганно повторяя одно и то же: "Нельзя, нельзя, никак нельзя туда проникнуть, меня же убьют, ну как вы не понимаете - нельзя!" Потом его вроде бы уговорили (уговаривал Дрей, и уговаривал довольно жестоко, но выхода не было), стражник согласился провести к дому, в котором хранился ключ. А нужно следовало отпереть двери, вломиться в сонный дом, бесшумно - задача почти невозможная! - связать всех встречных-поперечных; там не обошлось без трупов, какой-то солдатик по молодости решил, что остановит, - не остановил, сам подвернулся под горячую руку и потом все хрипел вдогонку: "Гады, гады, предатели, трусы, гады, ненави..." - наконец замолчал, а Дрей уже был у кабинета, уже взламывал дверь, лихорадочно, разбрасывая во все стороны бумаги, искал, искал ту единственную шкатулку, которая требовалась. Ключ же обнаружился в третьем сверху ящике стола, в маленькой металлической коробочке - там много было таких ключей, но начальник караула указал: "Этот!" - и потом вниз по лестнице, прочь из дома, по вспотевшим улочкам, которые пьяно уходят из-под ног и норовят навалиться всем домом на тебя, задыхающегося, рваного, скорее, скорее, скорее! Где-то за горами нехотя выползало солнце, что было даже на руку: случайные свидетели подумают, что мост опускают сами стражники, рассвет ведь. Потом - снова связать и непременно избить всех гномов (по их же просьбе, чтобы начальство не подумало, будто они плохо сопротивлялись) - и по мосту, который, кажется, специально выгибается и вибрирует от каждого твоего движения, кислым протяжным звуком металла рвет заспанный воздух, но ты уже не обращаешь внимания, ты снова бежишь, и легкие - не легкие, а два бумажных мешка, в которых обнаружились дырки, два мятых бумажных мешка, они плохо тебе подчиняются и совсем уж не считаются с требованиями организма. Где-то сбоку мчится Стилла, волосы развеваются, и она кричит-шепчет что-то о том, что это еще не все, что впереди - последний пост и его тоже необходимо миновать. И вы врываетесь туда, ты размахиваешь мечом и кроешь всех и вся матом, потому что так страшнее, потому что местные ругательства не возымеют такого действия, а земное "вашу мать" сразу же отшвыривает их от тебя; кто-то вспоминает про арбалеты, но ты снова рявкаешь - и это уже все, они сдаются, они отступают обратно в караулку и только умоляют, как и городские стражники, чтобы ты их избил, и ты избиваешь, ощущая какой-то неправильный животный восторг и ненавидя себя за это. А потом - кривая дорога, ты бежишь, Стилла бежит вслед за тобой, вы торопитесь, хотя знаете, чувствуете - это все - спаслись. Потом в изнеможении падаете на траву, задыхаясь, ты сдергиваешь с нее одежду, и вы любите друг друга прямо там, где упали, яростно, самозабвенно, и если бы в этот момент кто-то появился рядом и захотел бы поймать и связать вас, это не стоило бы ему никаких усилий, но никто не появляется, потому что такое бывает только в сказках - а это жизнь, кровавая, несправедливая жизнь, но иногда дающая послабление своим чадам.

Занавес. Титры.

18

Дальше Дрей вспоминать не желал. Потому что дальше вспоминать было особенно больно. Как расставались, и как он обещал вернуться, и как Стилла рассказала ему, что она - последняя в свергнутой династии, той самой династии, которая правила до Прэггэ Мстительной. И как он оставил ее в предместьях Свакр-Рогга, а сам

/бежал/

вынужден был идти на восток, потому что там находилась его башня, его дом, и следовало вернуться, чтобы зализать раны и всерьез подумать обо всем увиденном и услышанном. (Тогда он не признавался себе, что ушел из-за боязни оказаться привязанным к той гномьей женщине, стыдясь собственного увлечения, а сейчас думать об этом было слишком поздно). ...Как он очутился в той долине, впервые повстречал Ренкра.

Потом разом всплыли события последних лет, Эндоллон-Дотт-Вэндр, Камень жизни, Эльтдон... да, он опять затягивает с выполнением обещаний. Нужно выбираться отсюда. Но сначала - еда.

Дрей подполз к одной из нор и замер, дожидаясь, пока крысы вернутся.

Нет ничего: ни денег, ни почестей

только дорога с пыльным хвостом.

Может быть, встретимся где-то, потом,

может быть, вдруг победим одиночество.

Кто-то любимой шлет письма из сна,

кто-то каменья, и шелк, и жемчужины.

Только, боюсь, письма станут ненужными,

старясь в пути - их уже не узнать.

Да и шелка... что в них толку, когда

мечет метель нам в глаза покаяние.

Просто... такая вот жизнь окаянная,

что невозможно ее мне отдать.

Что ж подарить тебе, радость моя?!

Что же напомнит тебе об изгнаннике?!

Вывернусь, вырвусь наружу изнанкою

и улечу за леса, за моря.

Буду искать я и ночью и днем

то, что дороже всего, что прекраснее.

Только окажется - жизнь напрасно я

тратил, искал то, что вечно - мое.

Нету ни денег, ни янтаря,

но отдаю тебе самое-самое...

на вот, держи,

на ладонях душа моя,

все без остатка, поверь, для тебя.

Глава двадцать вторая

О цикада, не плачь!

Нет любви без разлуки.

Даже для звезд в небесах.

Исса

1