Охота на Горностая

– Начинаем. Аккуратно! Мне не нужно, чтобы, как в прошлый раз, мы потеряли его в последний момент! – Она ни на йоту не повысила голос, но ассистенты прекрасно почувствовали недовольство. И поэтому молча кивнули, отбрасывая малейшие эмоции. Даже ненависть здесь и сейчас – лишняя. Её нет потому, что она не нужна.

Пальцы нава мелко подрагивают – он словно чувствует, что постепенно, с каждым движением скальпеля лишается всего того, что, по сути, делает его навом. Всего того, что связывает с Тьмой. Чувствует, но помешать не может.

– Никакой работы с духом. Никакой магии.

– Да, я помню.

– Отлично.

Если сейчас сработает новая технология, то можно будет её повторить. Таких изменённых навов удастся сделать идеальными диверсантами. Они смогут чувствовать своих, даже если на тех морок, даже если те укрыты мощнейшими маскировочными арканами – асуры уже это проверили, но образец оказался с изъяном. В этом асура чувствовала силу и способность выжить. Выдержать операцию и прожить дольше пары суток.

Она резала, руководила и думала, что, возможно, когда-нибудь в их руки попадёт кто-нибудь из высших иерархов Нави. И это будет огромной удачей.

Когда операция закончилась, она отошла от стола, потирая виски длинными красивыми пальцами. Она устала. Все они устали. Остался последний рывок: придумать, создать, выпустить в свет то, что уничтожит Навь. Не диверсанта, не разведчика – воина. Для этого нужно всего ничего: короткое озарение и победа.

Но пока нет озарения. И они создают расходный материал.

Грань Без Имени

С самого первого своего вздоха он знал, зачем он здесь.

Защищать и воевать. За тех, кто подарил ему жизнь. За тех, кто достоин.

Первое время он бегал, ловко уничтожая появляющиеся мишени. Потом его тренировали в бою – он не ранил сам, но его ранили, и он иногда после тренировок сидел в углу своей комнаты и смотрел, как медленно зарастают резаные раны на руках. Как постепенно скрывается из виду кость, а до того она плавно, неспешно и болезненно восстанавливалась. Ему не было обидно оттого, что бьют только его – ему даже не приходило в голову, что можно ранить учителей. Даже если они были слабее его.

Ему нравилось смотреть на себя в отражении зеркальных стен – сильное тело, длинные ноги, потрясающая гибкость… Он любовался собой и не видел в этом ничего предосудительного – потому что быть совершенным и исполняющим свой долг – замечательно.

– Ты будешь первым. И будут ещё такие же, как ты.

Ему говорили так, когда учили, и он улыбался от радости по поводу того, что сможет сражаться не в одиночку.

День, когда он впервые встретил врага, он запомнил хорошо. Враг стоял посреди тренировочного зала. Враг был уродлив. Похож на него самого, но… Был ниже и тоньше. Был не такой. Даже смотреть на врага было противно. А ещё враг говорил. Враг не знал нормальных слов, и его фразы складывались в бессмыслицу.

Только сначала показалось, что победа будет лёгкой. На самом деле враг сражался отчаянно. Отчаянно… и аккуратно. Он откидывал его в сторону, он пытался что-то сказать, он цеплялся взглядом за его взгляд, и даже когда когти разрывали живот врача, когда тягучая чёрная кровь оказалась на гладких хрустальных плитах в углу зала… Даже тогда враг не уставал шептать, внушать, надеяться.