Охота на императора

Внимание торговки привлек крик слева. По панели со стороны Конюшенного моста быстро бежит человек странной наружности. Он потерял фуражку, он обрит наголо, через всю голову большой шрам, на руке желтая перчатка. Человек кричит: «Увозите! Увозите императора!» На него никто не обращает внимания, кроме одного из тех, кто стоит в толпе, кроме того, у которого под локтем еще один бумажный сверток.

Обритый офицер без фуражки поскользнулся и рухнул на правый бок, но он тут же подскакивает и, помогая себе руками, пытается броситься в ноги человеку со свертком. Тот делает шаг в сторону, чтобы оказаться прямо перед императором.

«Слава богу… Жив…» – Нюра разглядела возле падшего коня Николашу, который уже встал на ноги, но всё никак не мог совладать со своими слезами. Мальчик вытирает текущие по щекам слезы своей скомканной шапкой.

Офицер в желтой перчатке громко кричит: «Уведите его!» Невзрачного вида горожанин двумя руками поднимает свой сверток над головой, чтобы бросить под ноги себе и государю. Император смотрит прямо ему в глаза. Полицейский чин хватается за эфес.

В грохоте второго взрыва Нюра потеряла слух. Её обдало горячей волной. Нюра уже не слышала стонов раненых и криков о помощи. На том месте, где только что стоял царь, стелился густой дым. Собрав все свои остатки сил, торговка поползла вперед по красному от кровавых брызг снегу. Свист в ушах мешал ориентироваться, гул в голове эхом от бил изнутри по глазам. Колюшок был там, за спиной царя… Где он?

Кто-то пытался поднять Нюру, подхватив под руку, но она отмахнулась и сделала это с такой силой, что сама оттолкнулась. Расстояние в пару аршин Нюра преодолела, по инерции падая вперед. И когда она ударилась о булыжник локтями, взвыла как раненое животное, но не от боли адской вырвался этот крик.

Колюшок, её единственная надежда в жизни, её смысл жизни, лежал лицом вверх, раскинув в стороны руки прямо перед ней. Стеклянные глаза мальчика смотрели на небо, на низко плывущие над Екатерининским каналом тучи… всё, что оставалось Нюре, это погладить его волосы цвета соломы, запах которой он так любил…

* * *

Великий князь Константин Николаевич прибыл в Зимний дворец в числе первых, как только прислуга доложила о двух мощных взрывах, раздавшихся со стороны Михайловского сада.

Возле Собственного Их Величеств подъезда кучер с ошарашенным выражением лица размахивал руками, что-то описывая лейб-гвардейцам, и пальцем указывая на окровавленные сани. Великий князь, остановившись, кинул в его сторону суровый взгляд, но возница с глазами, полными слез, только отчаянно махнул рукой, позабыв о всяком этикете:

– Убили, супостаты… Убили Его Величество. [60]

Лейб-гвардейцы, побледневшие от разъяренного вида Великого князя, взяли на плечо и без команды приняли стойку «смирно».

Бурого цвета кровь тонкой дорожкой тянулась по ступеням Салтыковской лестницы на второй этаж. То тут, то там её неровная линия прерывалась крупными каплями, особенно бросавшимися в глаза на фоне светлых прямоугольников напольной плитки.

Коридоры дворца были еще пусты. Шаги Его Высочества гулко отдавались эхом от высоких сводов. Константин Николаевич, сам того не замечая, вкладывал в удары каблуков о пол, казалось, всю свою злость и досаду.

Кровавая дорожка привела Великого князя в кабинет брата. Первые несколько секунд Константин Николаевич стоял в двери, потеряв от ужаса дар речи. Император лежал на своей кушетке, что стояла за его рабочим столом возле алькова. Гофмедик Маркус не обратил никакого внимания на августейшего брата государя. Он дрожащей рукой держал царя за запястье левой руки и вслух считал пульс.

– Девять… Десять… – между цифрами лекарь делал большие паузы – пульс прощупывался совершенно слабо.

– Коган, прижмите левую бедренную артерию! – скомандовал доктор своему помощнику и бледный фельдшер Коган, как-то нерешительно отодвинув в сторону обрывки государева мундира, запустил руки куда-то вглубь окровавленного месива.

Лицо государя имело бледный, обескровленный цвет и было испещрено черными точками сгоревшего пороха. Глаза приоткрыты лишь немного, как у человека в бессознательном состоянии.

Константин Николаевич не мог оторвать взгляд от жертвы террористов. Смятение и отчаяние захлестнули его, к горлу предательски подступил комок.

– Не смей… – слова самого младшего из братьев, Великого князя Михаила Николаевича, стоявшего в изголовье государя, отрезвили Председателя Государственного совета. Да. Никто из мужчин дома Романовых не имеет в эту минуту права на слабость.

– Позвольте, Ваше высочество… – Константин Николаевич был вынужден посторониться – в кабинет прибыли еще два доктора. Один из них нес в руках ампутационный ящик с хирургическим инструментом.