Тут же лекари принялись аккуратно снимать обрывки мундира, чтобы добраться до артерий. Они обменивались какими-то фразами на латыни, склонившись над еще живым императором. Граф Адлерберг, с шумом ворвавшийся в кабинет, в первую секунду своего присутствия увидел только их спины, согнувшиеся над кушеткой, но как только он подошел ближе, тут же отпрянул и задрожал всем телом настолько сильно, что Константину Николаевичу пришлось взять его под локоть и отвести к окну.
– Граф, держите себя в руках… – шепотом сказал Великий князь Адлербергу.
– Случилось… Все-таки случилось… – отрешенно ответил тот, приложив руку к бешено бьющемуся сердцу.
Со стороны приемной послышались быстрые женские шаги, сопровождаемые громким рыданием. Повернув голову влево, граф Адлерберг не смог сдержать свой порыв гнева:
– А вот и злой рок государя…
Княжна Долгорукова мчалась в кабинет, одетая в легкую накидку, с распущенными волосами. Левой рукой она прикрыла лицо, пытаясь сдержать стенания. За секунду оглядевшись, супруга императора ринулась к кушетке и припала к груди царя. Её рыдания заглушали любой звук в комнате, от чего доктора, переглянувшись, стали разговаривать громче.
– Императрица? – тихо спросил граф Адледберг, взглянув в глаза Великого князя. Друг детства императора ничего кроме отрешенности в глазах его брата не заметил.
Этот же вопрос сейчас терзал и самого Великого князя. Он уже долго держал в уме два ключевых обстоятельства – его брат, словно готовясь к своей кончине и зная отношение семьи к супруге, готовил ей титул императрицы. Наследник же, со своей стороны такому положению дел явно не противился и однажды, повздорив с отцом, объявил о своих планах уехать в Данию, на родину жены.
Через десять минут в государевом кабинете собрались почти все недостающие члены семьи Романовых и личный духовник государя.
Лейб-медик Боткин скомандовал качать меха кислородной подушки, шум которых нарушил пронзительную тишину кабинета. Никто из присутствующих не решался задать ему главный вопрос – есть ли хоть малейшая надежда?
Великий князь опустил руку в правый карман брюк, извлек оттуда серебряный перстень с императорским вензелем Екатерины Третьей. От того, покажет ли он сейчас его наследнику, зависит, какой путь выберет государство. Екатерина Третья и хитрец Лорис-Меликов или Александр Третий и консерватор Победоносцев.
Перстень, надетый на мизинец Великого князя Константина, быстро вращался, приводимый в движение его короткими и сильными пальцами, будто решение брата истекающего кровью императора зависело от того, в каком положении он остановится.
Бонна, облаченная во все черное, привела последнего из Романовых – мальчика тринадцати лет в матросском костюме, который держался из последних сил. [61]
Он собирался кататься на коньках, когда его попросили сесть в карету и срочно прибыть в Зимний из Аничкова дворца вслед за родителями. Дворцовая площадь уже была полна народа, когда тринадцатилетний внук императора, Николай Александрович, в сопровождении воспитательницы и пары лейб-гвардейцев прорывались в резиденцию царской семьи. Солдаты Преображенского полка, получившие приказ от Великого князя Михаила Николаевича, стали в цепь и самые ретивые из горожан, прибежавшие ко дворцу, чтобы узнать правду, вынуждены были отступить к Александрийской колонне. Толпа гудела и колыхалась, посылая проклятия убийцам и требуя расправы над теми, кого успели арестовать. В коридоре второго этажа, набитого придворными, юный Николай Александрович увидел и вовсе страшную для себя картину: лакеи, выносившие из кабинета деда тазы с окровавленной водой, тут же попадали в окружение – все присутствующие со рвением, достойным лучшего применения опускали туда свои платки и всякую другую ткань, чтобы напитать её государевой кровью… [62]
Мальчик прощался со своим дедом последним. Все понимали неотвратимость…
– Как долго? – Великий князь Константин положил руку на плечо лейб-медика Боткина и тот, подняв голову, тихо ответил.
– Не более четверти часа…
Эту фразу услышали все.
Михаил Николаевич сделал шаг в сторону Великого князя Константина, продолжавшего вертеть на пальце перстень:
– Я понимаю, о чем ты сейчас думаешь. От твоего слова зависит многое. Решайся…
Княжна Долгорукова разрыдалась так, что в её искренности не могло быть ни каких сомнений. Эти ноты горя и страдания невозможно ни с чем спутать. Так плакать может только женщина, теряющая самое ценное в жизни – свою любовь и счастье.
«Искренне?» – Великий князь сотый раз задавал себе этот вопрос – «Похоже, да… Но тогда получается – и сама не понимала, куда влезла, кому помогала…».
Константин Николаевич, на мгновение задумавшись, остановил крутящийся перстень и опустил взгляд на свою руку. Перстень остановился вензелем вниз.
Светлейшая княжна Долгорукова, поднявшись с колен, поправила свои запутавшиеся волосы и встретилась взглядом с Константином Николаевичем.