Охота на императора

(Тот, кто полагает, будто Александр II струсил, не в состоянии отличить глупую браваду или полную потерю самообладания безоружного человека, остолбеневшего перед убийцей, от четких разумных действий того, кто умеет владеть собой в экстремальных ситуациях.)

Как пишет американский историк Всеволод Николаев, преступник, «вероятно, осознав всю низость своего лицемерного поклона, потерял самообладание и не мог попасть в свою жертву. В этот момент проходившая вблизи молочница, выпустив из рук свой бидон, бросилась на террориста и обхватила его своими могучими руками». А он, «тщетно пытаясь вырваться, уронил револьвер и сильно укусил женщину за палец. В этот момент подоспели другие прохожие, повалили террориста на землю и передали его подоспевшим полицейским. Собралась толпа, которая устроила государю овацию.

Александр, глубоко тронутый участием народа, поблагодарил собравшуюся толпу несколькими словами и удалился».

Не знаю, насколько верна картина, нарисованная В. Николаевым. Мне известна другая, не столь детальная версия. Но главное – нападавшего схватили. Им оказался Александр Константинович Соловьев (1846–1879) – убежденный народник, несколько лет проводивший революционную пропаганду среди крестьян различных губерний Центральной России.

Он отказался давать показания о своих сообщниках и единомышленниках. Взял всю вину на себя и сказал, что решил пожертвовать своей жизнью во имя революции. Суд над ним был скорый: приговорили к смертной казни через повешение.

Казалось бы, стрелявший в царя должен быть закоренелым злодеем или убежденным анархистом, бесшабашным разрушителем общественных порядков. В действительности было не так.

Н.А. Морозов, с которым они вместе «ходили в народ», называл его «застенчивым и молчаливым». И добавлял: «Соловьев мне особенно нравился своей мягкой вдумчивостью и приветливостью. Его молчаливость явно не была результатом ограниченности. Нет! Когда его спрашивали о чем-нибудь, он всегда отвечал умно или оригинально, но и он, как я, и даже несравненно больше, любил слушать других, а не говорить им что-нибудь свое».

Покушение на Александра II не было отчаянным решением одиночки. Соловьев был членом «Народной воли». В начале марта 1879 года он вместе с сообщниками – А. Михайловым, Т. Квятковским, А. Зунделевичем и Г. Гольденбергом – обсудили план цареубийства. Последний недавно приехал в Петербург из Харькова, где убил местного генерал-губернатора Д.Н. Кропоткина, и теперь был готов «расправиться» с императором. Однако решили, что совершить этот акт должен русский, а не поляк или еврей, чтобы не вызвать взрыв национальной вражды.

На более широком совещании активистов «Народной воли» этот план после недолгой, но горячей дискуссии был одобрен. Иначе быть не могло, ибо Соловьев заявил, что исполнит данную акцию в любом случае, а после покушения примет яд (он так и сделал, но не отравился или потому, что ему помешали, или по причине плохого качества отравы).

Странно, конечно, что ни одна пуля из пяти даже не задела царя, только оставив след на его шинели. Поистине отвела смертельную угрозу незримая рука Провидения! В печати так и писали: произошло чудесное спасение помазанника Божия благодаря заступничеству свыше.

Действительно, произошло нечто странное. Николай Морозов достал для Соловьева большой револьвер. Его приобрел близким к чайковцам состоятельный доктор Веймар (он участвовал в освобождении Петра Кропоткина), поплатившийся за это каторгой. Соловьев ежедневно ходил в тир, упражняясь в стрельбе. Он был уверен и говорил друзьям, что промаха не даст. И вдруг – ни одного попадания в живую цель!

Скорее всего, Соловьева «подвела» его совесть – нравственный закон, укоренившийся в душе. Одно дело целить в мишень, другое – в безоружного человека. У профессионального убийцы или у негодяя рука не дрогнет. А честный человек промахнется невольно, сам того, казалось бы, не желая. Если рассудок оправдывает преступление высокими общественными целями, то чувство, подсознание, может воспрепятствовать ему и помешать совершить убийство из высших принципов морали.

Вновь, как в случае с Каракозовым, возникает вопрос: а не лучше ли было царю помиловать преступника, не лишая его жизни? Как бы реагировало на это общественное мнение? Не заставило бы это тех, кто желал убить императора, одуматься? Ведь они поняли бы, что в такой ситуации народ сочтет цареубийц, а то и всех революционеров – антихристами…

Так или иначе, а царь остался невредим. Террориста утром 28 мая повесили на Смоленском поле в присутствии четырех тысяч зевак. Ему было 33 года. Полиция объявила розыск его сообщников. Обнаружить их не удалось. Зато появились слухи, которые в сентябрьском номере «Нового времени» за 1904 год припомнил некто, скрывшийся под псевдонимом А. Ст-н.