Охота на императора

Да, результат оказался колоссальным: падение царской власти. Хотя произошло это в значительной степени благодаря анархическим выступлениям народных масс. Таким сокрушительным поражением в перспективе обернулась политика укрепления самодержавия на стадии «совершенства и кризиса».

А что могло произойти, если бы Александр III послушался советов не Победоносцева с его сторонниками, а Лорис-Меликова, Владимира Соловьева, Льва Толстого? Такой вариант был вполне возможен.

Отмена Александром III смертной казни убийцам своего отца безусловно произвела бы колоссальное впечатление и в державе, и во всем мире. Ретрограды и часть террористов были бы обескуражены. Первые сочли бы это проявлением слабости царской власти, а вторые – ее нравственной силы. В народе авторитет императора поднялся бы, можно сказать, на недосягаемую высоту.

Подавляющее большинство населения России по традиции считали царя не только самодержцем-правителем, но и помазанником Божьим. Он обладал не только всей полнотой государственной власти, но еще и мистической, дарованной свыше. Ее пошатнуло убийство Александра II. Но теперь стало бы ясно, что правит новый царь благоволением Иисуса Христа. Для русского народа это стало бы очевидно. А революционеры предстали бы в облике злобных демонов-разрушителей.

Большинство знати относилось прагматично к царской власти. Им было хорошо известно, как происходили государственные перевороты, как приближенные убивали своего повелителя (например, Павла I), и не постигала их никакая кара. Однако царским сановникам пришлось бы признать – хотя бы в глубине души – моральное величие нового императора.

Либеральные реформы Лорис-Меликова по сути своей не были уступкой революционерам. Влиятельный публицист и незаурядный мыслитель Н.К. Михайловский в «Листке Народной воли» назвал его деятельность политикой волчьей пасти (для революционеров) и лисьего хвоста (для либералов). Лорис-Меликов, оставаясь противником конституции, был убежден в необходимости привлечь к обсуждению законопроектов выборных от губернских земских собраний и городских дум крупных городов.

Правда, граф П.А. Валуев, министр внутренних дел (1861–1868), председатель кабинета министров в 1879–1881 годы, называл в «Дневнике» «ближнего боярина Мишеля I» «монументом нравственной и умственной посредственности». Но тут, пожалуй, проявилась зависть к высокому положению, которое занял «конкурент». Великим мыслителем Лорис-Меликов не был, так же как Валуев, но нравственно он заметно превосходил последнего, проявляя мужество, честность, благородство, отсутствие корысти и зависти.

Известный историк Георгий Вернадский (сын В.И. Вернадского) назвал Лорис-Меликова «мудрым и способным государственным деятелем, который, будучи настроенным подавить революционную деятельность, был тем не менее готов удовлетворить некоторые желания прогрессивных групп русского общества».

А.Ф. Кони, неплохо разбиравшийся в людях, полагал, что Лорис-Меликов «выгодно отличался от других, носивших то же звание, своим умением действовать примирительно и твердо, находчиво и решительно, что было блестящим образом подтверждено энергическим локализированием ветлянской чумы, на борьбу с которой он был послан». И еще:

«Человек воспитанный и изящный в своей внешности, Лорис был очень деликатен в отношениях, умея оказывать самое любезное, но не назойливое гостеприимство… Вместо «хитрого и лукавого царедворца» я видел перед собой доверчивого, даже слишком доверчивого человека, относившегося с простодушной откровенностью к людям, нередко совершенно того не стоившим… Это был просто очень хороший, доброжелательный человек, чуждый узкого себялюбия и корыстолюбивого эгоизма и одаренный здравым смыслом».

Гибкая политика, здравый смысл и твердая воля такого государственного деятеля подрывали бы корни революционного движения в России, тогда как жесткое самодержавие и жестокие расправы с террористами при внешней эффективности укрепляли эти самые корни, срезая «вершки». Милосердие царя (относительное, если иметь в виду замену смертной казни пожизненным заключением) показало бы народу его безусловное духовно-нравственное превосходство над революционерами.

Недругам России также был бы нанесен сильнейший удар. Ведь они упирали на отсутствие в России демократии, засилье «азиатской жестокости» (хотя сами тысячами расстреливали людей не только в своих колониях, но и «свободных граждан», как было, например, во время подавления Парижской коммуны в 1871 году).