Охота на компрачикоса

— Чтобы всякий человек знал — русский пришел. Теперь в аулах, — прибавил он, засмеявшись, — ай-ай, томоша идет, всякий хурда-мурда будет в балка тащить".

(Л.Н.Толстой. "Набег")

Дорога серой извилистой лентой блестящего на солнце асфальта, плавя над собою воздух, летит под капот и колеса машины, оставаясь в зеркале заднего вида уже приевшимися поворотами и предупреждающими знаками. Положив руки на руль, Аслан спокойным вниманием держит автомобиль на дороге и, не смотря на скорость, успевает поглядывать на синеющее и такое же одинаковое в движении, как и дорога, море. Иса сидит рядом, и как пассажиру ему делать нечего, а за многие часы набившие оскомину глаз солнце, асфальт и шуршание шин наводят дремоту. Поэтому, поклевав носом, он пытается уснуть, но подголовник плохо держит голову. Давно оставив позади грузинскую границу, они едут на север — там, между морем и склонами, в узкой полосе, называемой Большим Сочи, их ждет осевший в одном их поселков родственник. Он держит бар, один из многих, как частые бусы нанизанных на побережье.

Прочитав в старом советском паспорте национальность, пограничник попытался прожечь их взглядом, но они были спокойны и проехали мимо заставы с полосатыми шлагбаумами и орудийными стволами за забором без проблем — кроме денег и машины у них ничего не было. А в Грузии остались две крепышки-эстонки, и у них тоже кроме денег не было ничего. Жар первых боев поутих, и война перешла в тягучее, свойственное гончарному, на продажу, ремеслу русло, пугая его, Аслана, повседневностью жестоких привычек. Казалось, что ничто не может помешать вращению этого огромного круга, на котором судьбы людей мнет и лепит молчаливый учитель, с ледяным равнодушием глядя на глину жизни. Он не добрый и не злой, Аслан понимает это. Наверное, у него нет лица, а вместо глаз чернота, и он прячет эту черноту в холщевый мешок деревенского ремесленника, и смотрит оттуда сквозь рваные прорези, не снисходя до прицеливания.

Аслан не хотел брать крепышек, разумно считая все разговоры о "белых колготках" глупостью, но его друг, большой любитель экзотики, умеет вовремя хрустнуть купюрами. Они вместе учились в Москве, хотя он, Аслан, скорее пытался учиться — отец хотел, чтобы у сына был настоящий, а не купленный диплом. Они, естественно, крутились, но после учебы Аслан вернулся домой — ему не понравилась Москва и москвичи. Он вообще не любил большие города и в этом был похож на отца. А друг остался и поднялся. В его глазах всегда хватало идей и упрямства, и когда на него вышел анекдотный проныра эстонец, он сразу же ухватился и позвонил Аслану. Прекрасно зная друга, Аслан, тем не менее, согласился не сразу, но убедившись, что столичная жизнь испортила, но не изменила тому характер, сдался. Предположив выгоду, он не ошибся — друг умел не только убеждать, но и платить, и вероятно благодаря этому до сих пор был жив, там, в большом столичном городе. Дамочки очень хорошо говорили по-русски, но характерный акцент, почему-то так нравящийся русским мужчинам, конечно же, выдавал их. А он, честно говоря, ничего интересного в нем так и не расслышал, да и разговаривали они мало.

Поворот, еще один, мелькнул указатель с названием поселка, с подсказкой близкого Туапсе — они подъезжают, а Аслан вспомнил, как, смеясь, все же нервничал его друг, рассказывая об их тренере папаше: оказывается, это он их и научил. Земляк переживал, опять же шутя и смеясь — что тихого выстрела в столице никто бы не услышал, а на мусульманском кладбище появилась бы еще одна богатая могилка приезжего джигита.

— Из Мааасквы, говоришь? — озвучил он старый студенческий анекдот, притормаживая и съезжая с трассы. Гравий мягко зашуршал под резиной, а Иса, почувствовав изменение скорости, открыл глаза.

* * *

Вода, сначала шумящей, а затем и беззвучной подводной прохладой на несколько объемных секунд обдала голову и тело. Слышен писк далеких катеров. Алексей вынырнул — волны, соль в носу и на губах, а позади крики детей в пенной границе пляжа и водяных ухабов. Беспрерывно накатываясь на берег, они без устали перебирают гальку, делая ее круглее и меньше, а заодно вертят прыгающих в них и через них детей, не в силах прекратить непрекращающийся визг. "Ну какая летом работа?" Пора опять под воду. Голубовато-липкая и пахучая, она прозрачна, а обросшие мохнатые камни на дне сливаются с ним, пятнистые рыбки плавают туда сюда, пугая едва заметных креветок. Сказка, но множество алюминиевых банок яркими кучами подсказывают ныряльщику: "Человек, ты звучишь не только гордо!" Снова пахнущий йодом воздух, брызги, гребки, нырки, струи, водовороты, приятная усталость плеч. Говорят, что чукчи не умеют плавать — этого просто не может быть.