Охота на компрачикоса

И зачем он послал телеграмму к утру? Это жестоко! Она же не виновата, что почтальон принес ее поздравление первого, а не перед Новым Годом, как предполагалось? И пожарные тоже не виноваты, они не в ответе за пьяного говнюка, подпалившего коляску! Примерно так, грея пацифизмом морозный воздух, размышлял он, заходя на почту и гадая, то же там, во второй телеграмме?

"Расскажи". Сначала он не придал этому слову особого значения, буквального смысла, удивляясь самой телеграмме, что вот она есть, а не ее содержанию. Но потом: "Расскажи" — это значит, позвони? Ну и что, но паузы и неоконченные фразы и скорее всего первый звонок станет последним.

Конечно, он схитрил, обманул сам себя, ответил телеграммой. "Дай знать" — все в ее руках, все честно — у него предположение и ожидание, у нее свобода и выбор, а возможно и надежда, одна на двоих, и разный интерес.

"Действительно, почему?" — подумал он, прочитав новое послание. А она здорово угадывается за этими, напечатанными стандартными буквами вопросами. Скрытый в уверенности в себе юмор, законченность мысли, испытание собеседника.

Зашел Поэт и, мигая красными глазами сдающего сессию студента, попросил Автора зайти к нему в шесть, разбудить, звонить, стучать, пока тот не откроит дверь. Все понятно — хвосты, поболтали о том и о сем.

— Взгляни, — Автор дал прочесть телеграммы, — интересный диалог?

— Да, — согласился Поэт, — здесь есть драйв.

— Что?

— Драйв, движение.

— А-а, — дошло до Автора. Поэт учится в институте и знает иностранные слова: драйв, вау, дорс, и не соглашается с Автором, что образование его портит. Но что же делать? В отличие от звездных трасс у взаймы живущих движение конечно, кратко, но менее определенно и от этого более интересно. Шутка не может быть длинной, становится скучной, и телеграфные аппараты звякнули главным словом: "подчеркнуть".

Он и не думал, что получит ответ на свою блефующую наглость. Прошла неделя, не меньше, беспокойство, и вот: "на твое усмотрение". Конечно это игра, несерьезность, беспричинность, это ясно, и похоже за ним последнее слово. Можно было бы ответить, подчиняясь ритму и стилю, что-то вроде: "приеду, позвоню, однако", попытаться испугать, испытать ее самоуверенность, но он решил позвонить.

Конец января, прерывистый снег в светлых пятнах — циклоны один за другим. Почти месяц они бросали друг в друга бумажные самолетики, их полет был интересен, и не то чтоб надоело, но возможен перебор — хорошего много быть не может, а он вспомнил тот январь, пять лет назад.

— Не звони мне больше, — услышал он телефонный приговор. Белые червячки коротких гудков, а на следующий день, или через день родился рапорт — хочу на войну. Она шла уже несколько недель.

— Ты дурак? — спросил командир, вероятно, решив что-то уточнить для себя — они давно служили вместе.

— Жить скучно.

— Понятно. Но послать тебя туда могут только по специальности, а подводные лодки в горах пока еще не применяются.

— Может на прием записаться?

— Запишись.

Адмирал оказался классным парнем. Наверное, под мундиром он носил красную рубаху, минимум красные трусы, но на его счастье машина военной бюрократии оказалась крайне неповоротливой. Вскоре грянул отпуск, все обошлось и хоть не скоро, но забылось, и теперь, в январе двухтысячного он вспомнил январь девяносто пять. В самом деле, дурак — если бы он попал тогда, то был бы самым смелым и, скорее всего, недолго. Чего только не бывает в жизни, но странное дело — когда он услышал: "Не звони", то вместе с несогласием почувствовал и облегчение, возможность перемен.

В общем, он позвонил, как и тогда, в последнюю субботу января. Автоматика сработала быстро и четко, а пять лет назад в трубке жили телефонистки. О чем говорить? Попросить мужа позвать ее к телефону и спросить: "Как твоя новая фамилия?"

— А Леночки нет дома, — сказала ее мама.

— А во сколько ее можно застать?

— Не знаю, она пошла к подружке. Там у них… мероприятие.

— А завтра она будет?

— Конечно.

— Я завтра позвоню. Передайте, пожалуйста, что звонил… телеграфист.

— А, телеграммы, — кажется, улыбнулась мама.

— Да, спасибо, до свидания.

Разговор не состоялся. Ну и что? Зато в ожидании воскресного звонка получился этот рассказ. Умри, надежда и сомненье!

Североморск, январь 2000 года.

* * *

Исмаил. Похоже на то, что он знает, как его зовут, сразу же реагирует на имя, но понимает лишь то, что хочет понять. Или может. За те почти двадцать часов, что они преследуют русского, пытаясь приблизиться к нему на приемлемое для выстрела расстояние, Мамука с интересом присматривался к полоумному Исмаилу, не знающему слов, страха и, кажется, зла. Или не помнящему. Они выдохлись, еле переставляют ноги, но Аслан, в своем безумии быстро нашедший общий язык с Исмаилом, тащит их вперед. Выдохлись все, но идущий последним Мамука не сдается, исправно, в миллион первый раз и в миллион второй разгибая ноги, а дыхание и сердце ритмично гоняют живую кровь по усталому и горячему телу.