Охота на «кротов»

И наконец, это неловкое положение с Дэвидом Мэрфи. Когда Александр де Маранш отвел Колби в сторону и сообщил о предупреждении Энглтона, что Дэвид Мэрфи — советский шпион, тот был взбешен. «Как может работать служба, если один сотрудник направляется в Париж на должность резидента, а другой ходит и рассказывает французам, что тот — советский агент?»

Для Колби это стало последней каплей. «Я уже принял решение, что надо сделать замену, а это обстоятельство явилось еще одним фактором, серьезным фактором. Еще одним доказательством, что Джим абсолютно вышел из-под контроля. И тогда возник вопрос: как это осуществить?»

Пока Колби размышлял, как устранить сопротивляющегося Энглтона, проблема решилась сама собой с помощью человека по имени Симор Херш. Блестящий и неутомимый бывший полицейский репортер из Чикаго, Херш, в лучших традициях увековеченный в газете «Франт пейдж», получил национальную известность в 1969 году, когда одной малоизвестной службе новостей поведал историю о зверской расправе во вьетнамской деревне Май Лай. За этот репортаж он получил премию Пулитцера. Он стал работать в газете «Нью-Йорк тайме», где его репортажи об «Уотергейте» в начале 70-х годов помогли этой газете удержаться на должном уровне, а иногда даже и превзойти Боба Вудворда и Карла Бернстайна, публикации которых появлялись день за днем в газете «Вашингтон пост».

В 1973 году, освещая тему «Уотергейта», Херш писал: «Кое-кто, с кем я имел дело, сказал мне, что внутри ЦРУ существует большая проблема. Осенью 1974 года Маски провел слушания по вопросу о реорганизации разведывательного сообщества. Там присутствовал один человек, с которым мне удалось поговорить. Я спросил его: «Что это, черт возьми, за проблема, которая существует внутри ЦРУ?»»

Это было в тот период, когда Херш узнал историю о «фамильных драгоценностях».

В мае того же года Шлесинджер, потрясенный историей о париках, шпионских штучках и других вещах, которыми ЦРУ снабдило «водопроводчиков» Белого дома во время пребывания в нем Никсона, издал приказ, который запрещал незаконные действия служащих ЦРУ, и требовал, чтобы они докладывали о любых нарушениях устава ЦРУ в прошлом и настоящем. Так родилось понятие «фамильные драгоценности», эвфемизм ЦРУ для досье на 693 страницах, хранящего тайну, тщательно скрываемую от посторонних. Список планируемых мероприятий включал заговоры против лидеров других государств с целью их физического устранения, испытания действия наркотиков на ничего не подозревавших американцах, перехват почтовой корреспонденции и операцию «Хаос», программу слежки за американцами, выступавшими против войны во Вьетнаме.

Вскоре Херш прослышал об этом необыкновенном списке, и ему удалось узнать часть его содержания. «В итоге я вступил в контакт с одним человеком, который имел доступ к «фамильным драгоценностям», — 9 Зак. № 396 257 рассказал он. — Я получил внушительные данные, которые показывали, сколько писем вскрывалось, телефонных разговоров прослушивалось, сколько было произведено несанкционированных «визитов», и, конечно, сведения о шпионаже в собственной стране. Я помню свой разговор с Энглтоном. Сначала он говорил, что не имел к этому никакого отношения».

Энглтон также пытался завлечь Херша, но безрезультатно. «Энглтон сказал: «Послушай-ка, забудь то, над чем ты сейчас работаешь. У меня есть более ценная информация для тебя». И он поведал мне о двух (шпионских) сетях — в Северной Корее и в Москве. «Ловушки» он расставил в Москве. Я позвонил Колби и сообщил ему о том, что рассказал мне Энглтон, причем по обычному телефону, и мне показалось, что тот тяжело вздыхал и цокал языком.

К тому моменту, когда я уже был готов встретиться с Колби, у меня имелись внушительные данные. Я позвонил Колби, и он согласился принять меня в пятницу утром в ЦРУ. Я изложил все, что знал. Для меня прошлый год был очень напряженным, вся работа была связана с «Уотергейтом». И мы с Колби плавали на «Гло-мар Эксплорер», что, между прочим, было не моим решением[220].

Он просто вместе со мной просмотрел мою публикацию о шпионаже внутри страны. Я заметил, что вскрывалось такое большое количество корреспонденции, так много было произведено несанкционированных «визитов». Он просмотрел цифры и уменьшил их. Было заведено десять тысяч карточек (я назвал их «досье⁴⁴) на американских граждан. Он заметил, что они больше похожи на карточки. Когда я сказал, что было произведено 62 несанкционированных «визита⁴⁴, он ответил, что только 19. С его точки зрения, такое уменьшение вредило статье. Тем не менее он подтвердил все факты».

Расставшись с Колби, Херш сразу же позвонил Эйбу Розенталю, редактору «Нью-Йорк тайме»: «Я не стенографировал его, но он подтвердил все». «Помню, как я был изумлен, что мне удалось узнать эти подробности от него, — говорил потом Херш. — В пятницу я пошел на работу и написал обо всем, а в воскресенье моя статья была опубликована».