Восьмого ноября, когда Пьеро вернулся во Флоренцию, его встретили как предателя. Палаццо делла Синьория демонстративно не пустил его внутрь, а пока Пьеро и его люди растерянно стояли на площади перед дворцом, синьория велела звонить в колокола. На призыв сбежался народ, люди выкрикивали Пьеро Медичи обидные слова, швыряли в него камнями и отбросами. Правителю Флоренции пришлось спасаться бегством в собственном дворце. Когда они спешивались под сводами семейного дома, с площади послышался радостный рев толпы: Пьеро Медичи и его брат Джованни были объявлены предателями отечества.
Джованни примчался из Рима, когда узнал, что Пьеро отправился к Карлу Восьмому. Он пытался расшевелить Пьеро, но тот был в замешательстве от провала миссии и реакции города. Кардинал Медичи решил взять дело в свои руки, выехал с вооруженными людьми из дворца. Они выкрикивали традиционный призыв Медичи, но в ответ им раздавался только глухой рокот толпы. На улице становилось все опаснее, Джованни Медичи принял решение вернуться во дворец и забаррикадироваться.
Джованна в этот день возвращалась с кладбища: Джузеппе после продолжительной болезни скончался. Девушка страшно боялась, что ее узнает кто-нибудь в толпе, но все были так возбуждены происходящими переменами, что она проскользнула опять в свое укрытие и заперлась там.
Сев на кровать, она задумалась, что теперь делать дальше. Что-то держало ее во Флоренции, хотя разумом она понимала, что нужно бежать как можно скорее: пока французы не напали на Республику. Но… это был ее родной город, а Флоренция для флорентийца и есть родина. Где-то в нем жил Джакомо. И рядом находился делла Мирандола. Искал ли он ее?
Джованна не знала. Но если граф за столько времени не переставал ее ждать и искать, то сейчас и подавно. Она не сможет жить спокойно ни во Флоренции, ни где бы то ни было еще. За ней повсюду будет идти охота.
Она легла спать, так и не придя ни к какому решению.
На рассвете девятого ноября, пока еще было темно, Пьеро Медичи вместе с женой и детьми проехал пустынными улицами к воротам и покинул город. Кардинал Джованни с доверенными людьми собрал все возможные драгоценности и ценности в доме, которые можно было вывезти, и доставил их в монастырь Сан Марко. В тайне от приора Джироламо Савонарола богатства Медичи были спрятаны там. После, в одежде монаха, Джованни Медичи так же сбежал из Флоренции.
Утром на площади зачитали официальный указ синьории: Медичи изгонялись из Флоренции, а за головы Пьеро и Джованни назначалась награда. Дворец бывших правителей был разграблен в тот же день, но синьория успела вмешаться, спасти коллекции, картины и скульптуры, среди них статую Давида. И был издан указ, что изгнанные семейством Медичи семьи Пацци и Содерини могут вернуться в город.
Тем временем Карл Восьмой вошел в Пизу и оккупировал город и порт. Синьория в хаосе выбора правления направила в Пизу наскоро собранную группу посланцев на переговоры с королем Франции. После побега Медичи у города не было ни одного достойного представителя на роль посла, кроме приора монастыря Сан Марко.
Джироламо Савонарола спокойно принял поручение и отправился в Пизу. Многие из тайных теперь сторонников Медичи схватились за голову: из монаха, который клеймил с амвона всех властителей, переговорщик получался, откровенно говоря, не самый надежный.
При взгляде на французского монарха Савонарола с горечью отметил черты тщеславного и жестокого человека. Карлу Восьмому было двадцать четыре года, но выглядел он старше: глаза большие, чуть навыкате, под приподнятыми бровями, нос огромный, с горбинкой, нависающий над полными губами. За французами и королем тянулась слава жестоких убийц и диких насильников. Савонарола решил сделать все, чтобы спасти Флоренцию от насилия. Республика, которую он считал частично творением своих рук, недавно избавилась от тиранства Медичи. Он хотел дать ей шанс возродиться.
– Мы приветствуем тебя, – громогласно начал он, пока Карл Восьмой спрашивал себя, что это за человек в рясе и темном плаще стоит перед ним, сверля его горящим взглядом. – Приветствуем с открытым сердцем и улыбкой на лице! Ты пришел, как посланник Всевышнего!
Камердинер короля услужливо наклонился к уху монарха и шепнул: «Тот самый Савонарола».
Карл Восьмой любезно улыбнулся в ответ. Савонарола должен был развлечь его. Хотя от всей фигуры монаха становилось не по себе, он словно читал всю душу короля, видел его насквозь.
– Но помни! – вдруг загрохотал Савонарола, подняв палец к небу. – Помни, что Небеса могут так же легко и покарать тебя, если ты нанесешь ущерб Флоренции!
Воцарилось молчание. Послы в компании Савонаролы готовы были упасть в обморок от столь безрассудных слов.