Хованский угрюмо кивнул, не отводя взгляда от невысокого и немолодого мужчины с мягким, на первый взгляд, необыкновенно добродушным лицом. Очки с толстыми стеклами и широкой оправой не столько добавляли лицу мужчины строгости, сколько делали его похожим на пожилого усталого учителя, у которого после проведенных за день шести уроков голова разламывается на части, а лежащие на столе стопки взятых на проверку тетрадей эту боль только усиливают. Как и подобает учителю, мужчина сидел лицом к классу или, называя все своими именами, занимал кресло во главе стола, то самое кресло, в которое всего пару раз, и то пользуясь отсутствием хозяина кабинета, осмеливалась усесться одна только Светочка и никто больше.
Но сейчас в рабочем кресле руководителя следственного управления по Среднегорской области сидел именно этот, прилетевший полтора часа назад из Москвы человек – старший следователь по особо важным делам Центрального управления следственного комитета полковник Юрий Дмитриевич Реваев. Самому же Хованскому пришлось скромно довольствоваться одним из мест у приставного стола, рядом с «одноклассниками», которых, впрочем, оказалось не так уж и много – следователь Изотов, начальник областного управления внутренних дел Локотков и, по мнению Хованского совершенно лишний в этом кабинете, майор Зубарев.
– Итак, год назад по подозрению в совершении серии убийств следователем вашего управления Луниным был задержан некто Смотров Олег Егорович. Причастность Смотрова к совершенным преступлениям подтверждается принадлежащими жертвам ювелирными украшениями, обнаруженными у него в дачном домике.
– В сарайчике, – машинально поправил московского следователя Хованский и тут же подумал, что никакого значения это уточнение в данный момент не имеет, да и вообще ему лучше побольше молчать и почаще кивать, тогда, возможно, и удастся предстать в глазах москвича человеком пусть и недалеким, зато покладистым. Дмитрий Романович всегда был убежден, что умный человек тем и отличается от глупого, что знает, в какой момент следует прикинуться дураком, потому как с дураков и спрос меньше, да и прощают их чаще. Порой такое прощают, чего умному человеку в жизни бы не простили. Потому как умный! А значит, не мог сделать по дурости. А коли и совершил какую-то глупость, то совершил сознательно, по злому умыслу, предварительно все как следует обдумав своим умишком и посчитав себя самым умным.
– Хорошо, в сарайчике, – поправил очки на носу Реваев. – Далее, при конвоировании в Среднегорск в результате дорожно-транспортного происшествия Смотров погибает. Следователь Лунин, которому обстоятельства данного ДТП, как и некоторые детали расследуемого им дела кажутся странными, пишет на ваше имя докладную записку, в которой излагает имеющиеся у него подозрения. Он полагает, что Смотров может быть непричастен к совершению тех преступлений, за которые был задержан, а его убийство – это вовсе не результат аварийной ситуации, созданной неустановленным транспортным средством, а убийство, совершенное конвоирами по указанию начальника районного управления следственного комитета подполковника Шубина. Я пока правильно излагаю?
Полковник Реваев пристально взглянул на Хованского сквозь толстые стекла очков, и от этого взгляда генерал-майор вдруг почувствовал себя неуютно, как часто бывает, когда на тебя пристально смотрит старший по званию. В данном случае единственным из всех присутствующих, кто мог похвастать генеральскими звездами на погонах был сам Дмитрий Романович, но, продолжая тему школьных сравнений, которые отчего-то так и лезли ему в голову, чувствовал он себя словно нашкодивший старшеклассник, которого, вместе с группой таких же великовозрастных балбесов, вызвали к директору школы.
– Вы же понимаете, эти фантазии были ничем не обоснованы. – Хованский оглянулся на сидящего рядом Локоткова, ища у него поддержки, но полковник сидел, разглядывая нависающую над столом люстру и вступать в разговор без крайней необходимости явно не собирался.
– Дмитрий Романович, – укоризненно покачал головой Реваев, – я же вам другой вопрос сейчас задал? Ход событий излагаю я верно?
– Верно, – Хованский обреченно вздохнул, – вернее некуда.
– Ну и замечательно. Что же касается обоснованности предположений следователя Лунина, то сейчас, после того как убийства возобновились, а сам подполковник Шубин бесследно исчез, они кажутся вполне логичными. Вы не находите?
– Я не нахожу.
Вновь поправив очки, Реваев удивленно и, как показалось Дмитрию Романовичу, с некоторым одобрением, взглянул на Изотова:
– Объясните.
– Я объясню. С удовольствием. – Изотов уперся локтями в стол, словно пытаясь таким способом упрочить свои позиции. – Я полагаю, что год назад Лунин, которому, по моему мнению, необыкновенно повезло, задержал настоящего преступника. Докладная же, которую он написал после возвращения из Засольска, – всего лишь результат его чрезмерно эмоциональных впечатлений от гибели задержанного и отражения некоторой, я бы сказал, мечтательности его натуры.
– «Мечтательности»? – непонимающе переспросил Реваев.