Охота на Лунина

«Так странно, я не могу произнести это вслух. Наверное, надо написать на бумаге. Быть может, тогда я смогу поверить, что это случилось. Моего брата больше нет. Костик умер.

Вот и все. Я смогла. Стало ли от этого легче? Похоже, что нет. Ведь от этого ничего не изменилось. Его больше нет, а я… я должна заниматься всем тем, чем положено заниматься, когда человек умирает, хотя больше всего хочется просто сесть где-нибудь в уголке, накрыться пледом с головой, так, чтобы меня никто не мог увидеть, и сидеть. Сидеть, закрыв глаза, и мечтать, вернее, вспоминать то время, когда все было совсем иначе, когда все было хорошо.

Но просто сидеть нельзя. Неправильно. Нечестно по отношению к Костику. Он сам никогда не сидел, никогда не опускал руки, даже когда мы с ним остались совсем одни. Сколько мне тогда было, двенадцать? Тогда он казался мне совсем большим и взрослым, а ведь ему только исполнилось девятнадцать…»

О том, что у Светочки есть брат, она никогда Лунину не рассказывала. Тем более не знал он о том, что этот брат воспитал ее, когда они остались вдвоем после гибели родителей, разбившихся о скалы при сплаве по одной из горных рек Восточных Саян. Не знал Илья и о смерти Костика, в конце июня попавшего в больницу с воспалением легких, а еще через несколько дней скончавшегося от болезни со странным, совсем недавно никому не ведомым названием. Может быть, Светочка и хотела бы поделиться своим горем с Ильей, но как раз в это время их отношения закрутило в таком водовороте событий, из которого выбраться им было уже не суждено. Во всяком случае, вернувшийся из поездки в Одинск, Лунин решил, что не стоит предпринимать попыток оживить то, что, на его взгляд, уже умерло.

«Так странно, человек может одним выстрелом убить другого человека или даже слона. А с какой-то маленькой бактерией, или как там это называют – вирус, справиться не может. Нет таких маленьких пулек? Или таких маленьких пистолетиков? Какие глупости лезут мне в голову!

И самая большая из всех глупостей – конечно же, Лунин. Я должна думать о Костике, а почему-то думаю о человеке, который меня предал. Нет, может быть, он и не предавал меня там, в Одинске, если честно, я сама толком не поняла, что же именно там произошло. Но раз он не захотел прийти и все объяснить, значит, все же предал? Ведь молчание – это тоже предательство?

Зачем тогда я о нем думаю? О предателе… И думаю я о нем не как о человеке, от меня отвернувшемся, а как о человеке… Господи! Нет, я не буду этого писать! Или буду? Я думаю о нем как о человеке, которого я когда-то любила. Нет, я лгу, сама себе лгу. Как о человеке, которого люблю до сих пор».

В задумчивости Илья ущипнул себя за переносицу. Курить он бросил еще год назад и теперь напряженно пытался вспомнить, не осталась ли где-нибудь в квартире недокуренная сигаретная пачка. Так и не вспомнив, он вновь уткнулся носом в записную книжку.

Мысль об оставшемся на дне бутылки коньяке спровоцировала лишь еле сдержанный рвотный позыв. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Илья решил, что дочитает все записи, чего бы это ни стоило.