Охота на льва. Русская сова против британского льва!

— Куда мне столько? — хитро подмигнул певец. — Жена и еще, наверно, десяток прелестниц. И это — всё! А спроси у публики — тебе тотчас скажут, что их с полтысячи, и даже назовут все имена. Причем это не домыслы! Дамы сами похваляются, что рухнули в мои объятия. Я тебе прямо говорю: так они себе цену набивают. С самим Долматовским предавалась бурной страсти, это же, это же… ну, как звезда во лбу! Сама — чучело огородное, но божится и клянется, что сию минуту из постели Долматовского, чтобы кавалеры думали: мол, а в ней что-то есть, коли сам Долматовский! Вот то же самое и с Залесской — ты уж мне поверь. Она крутится вокруг «нашего друга» и сама же распускает слухи, будто познала с ним те самые восторги…

— Давид, ты даже не представляешь, какую умную вещь сейчас сказал! — Андрей от души хлопнул друга по могучему плечу.

— А ты думал, я только ля первой октавы взять и полчаса тянуть могу? — приосанился тот.

Любопытная картина сразу нарисовалась в голове у Голицына: Залесская, приятельница «нашего друга», как, подражая императрице, называли в свете Распутина, служит посредницей между ним и Сиднеем Рейли. Не Рейли отбил ее, после чего бывшие любовники смотрят друг на друга волком, а совсем даже наоборот! Рейли вполне мог подослать ее к «нашему другу», чтобы она влилась в стройные ряды поклонниц. Или же «наш друг», будь он неладен, таким способом ищет тропку в английское посольство?.. Возможно, она ведет какую-то свою игру, и хотелось бы понять, Распутину ли Рейли зачем-то понадобился, или авантюрист в чине помощника генерального консула Великобритании через даму, сохранившую непонятные отношения с Распутиным, подбирается чуть ли не к российской императрице.

А императрица, при всем уважении к ее величеству, никак не может простить Петру Аркадьевичу Столыпину его серьезных проектов и точных решений. Ибо задевают интересы «нашего друга» и всевозможных прихлебателей российского царского двора.

Вот ведь какая сплелась интрига! И то, что Залесская оказалась в доме вдовы Пашутиной аккурат во время, когда Рейли затеял там загадочное рандеву с человеком, который явно будет его преемником, тоже кое-что значит!..

— Ты ведь тут не впервые? — спросил Голицын Долматовского.

— Какое там впервые! Веришь ли, в десятый раз эту «Матильду» пою — и все не устают слушать. Ария отличная, выигрышная, но сколько ж можно? «Кто может сравниться с Матильдой моей?..» — тихо пропел Давид. — Да только бутылка «журавлиного» коньяка из московского «Славянского базара», друг мой, только она!

— Где в этом доме может быть телефонный аппарат?

— А их тут три: в спальне, в хозяйском кабинете и в сенях. Пойдем, я тебя коридорчиком в сени выведу.

Голицын телефонировал в «совиную» штаб-квартиру, где молодые сотрудники несли круглосуточное дежурство. На свою группу он рассчитывать не мог — инфлюэнца посильнее служебного долга оказалась, но с утра ему пообещали бойцов из группы Свиридова. И сейчас он, невзирая на позднее время, хотел вызвать к дому, где пел Долматовский, хоть пару человек.

Прозвучало это так:

— Николаша, душа моя, мне бы две или три бутылочки самолучшего шампанского на Итальянскую, да тех, что по одиннадцать ровно…

Дежурный подтвердил, что все понял.

Залесская собиралась покинуть квартиру Вишневских в одиннадцать. Без четверти Голицын раскланялся и с Долматовским, троекратно при всем честном народе облобызавшись с певцом, и с любезными хозяевами. Затем вышел на улицу.

Народу было немного, Андрей огляделся, пытаясь понять, где прячутся помощники, и едва не расхохотался. На стене дома, у самой двери, появилась нарисованная мелом сова. Значит, бойцы следили за входом и сейчас отлично видели Голицына, тем более, он встал под фонарем. Пора белых ночей миновала, и в Петербург вернулось уличное освещение.

Одиннадцать — время, когда почтенная супружеская чета возвращается домой из гостей или из театра. Подруга Рейли вряд ли в такой час собиралась ложиться спать — для авантюристов бурное время суток только начиналось. Значит, она отправится с ночным визитом. Может статься, просто-напросто поедет к человеку, который всюду представляет ее как супругу. Вот этого не хотелось бы…

Подкатила пролетка с откидным верхом — лихач был более чем пунктуален, до одиннадцати оставалось три минуты. Голицын отошел в тень. Вовсе незачем было показываться Надежде Залесской. Вскоре она появилась, ее провожали два кавалера и помогли сесть в коляску.

Стоило Залесской отъехать на сотню сажен, из-за угла раздалось совиное уханье, неожиданное посреди города. И к Голицыну подъехал молодой человек на велосипеде — хорошем дорогом рижском велосипеде с завода Лейтнера.

— Андрей Николаевич, что прикажете? — спросил он.

— Сколько вас, Олексенко?

— Трое. Там Синицын и Байкалов стоят с велосипедами. Мы и для вас взяли.

— Это хорошо. Фонарики при себе?

— Как же без них? У-ху, у-ху!..

«Балуется молодежь, — подумал Голицын, — надо бы приструнить». Но воздержался.