Охота на льва. Русская сова против британского льва!

Лишь проехав половину пути, Андрей вдруг осознал, что сейчас еще слишком рано, чтобы ломиться в дом к одинокой женщине, к тому же вдове героя военной кампании. Он с детства помнил правила хорошего тона. Время, когда можно наносить визиты, зависело от порядков в семье и соотносилось с обеденным временем. Если обедали в три или в четыре пополудни, то визитеров принимали обычно с двенадцати, если обедали в шесть — то с часу дня. Поздними обедами баловалась богатая публика — чтобы, встав из-за стола, ехать в театр или в концерт. А госпожа Пашутина, похоже, домоседка и хорошая хозяйка — встает затемно, сама следит за кухонным порядком, обедает не позже двух. Может, одиннадцать и не слишком рано?..

Пришлось велеть извозчику остановиться у кондитерской на углу набережной и Старо-Петергофского проспекта. Здесь с утра подавали замечательный кофе со сливками и свежими булочками. Но что такое булочки для голодного гвардейского капитана? Андрей сам порой недоумевал: если бы тот же подполковник Вяземский столько ел, то проходил бы в дверь боком. А ему — хоть бы что!

Без четверти одиннадцать Голицын подъехал к пашутинскому дому. Подумал: отпускать ли извозчика? Решил, что тот еще может пригодиться.

Сойдя наземь шагах в двадцати от крыльца, Андрей прошелся взад-вперед, изучая обстановку. Теперь он сообразил, где сидели давеча в засаде Тухачевский, Жатецкий и Сидоров. Сейчас вокруг не было ни души. Хотя очень может быть, что дом охраняли более опытные люди. На всякий случай Андрей взял петлю свертка в левую руку, а правой сжал рукоятку «смит-вессона». Взбежав на крыльцо, он прислонился к двери спиной и еще раз осмотрел улицу. Ничего опасного не обнаружил. Тогда он покрутил ручку дверного звонка, в ответ изнутри донеслось громкое дребезжание. Еще раз оглядев окрестности и услышав шаркающие шаги, капитан отскочил от двери.

— Кого еще нелегкая принесла? — донесся хриплый, недовольный голос. Он явно не принадлежал вдове.

— Из Канцелярии Его Императорского Величества. Открывайте! — рявкнул Голицын.

За дверью явственно охнули, загремел засов, клацнул замок. Тяжелая створка приоткрылась, и на Андрея уставились круглые от страха, подслеповатые глаза.

— А-а… вы кто будете?

— Капитан Голицын. Со срочным пакетом для госпожи Пашутиной.

— Ох, ма… — Дверь распахнулась. На пороге стоял пожилой человек в выцветшем, потертом мундире солдата-артиллериста на плечах, домашних панталонах и обрезанных валенках на босу ногу. Он, прищурившись, несколько секунд разглядывал Андрея, потом спохватился, отступил на шаг в сторону и даже сделал попытку выпрямиться по стойке «смирно». Однако последнее у него не получилось — старый солдат болезненно сморщился и виновато сморгнул.

— Извиняйте, ваше благородие, спина перебита… Проходите.

— Где воевал? — поинтересовался Голицын, входя в просторную прихожую. Правда, здесь было довольно темно, окно над входной дверью не мыли очень давно, а канделябр, стоявший слева на полке, давал тусклый дрожащий свет от двух парафиновых свечей.

— Балканская кампания. Ранен дважды — под Плевной у Горного Дубняка и под Пловдивом. — Старик покряхтел, попереминался с ноги на ногу. — А что ж вы так рано-то прибыли, ваше благородие? Хозяйка моя еще не принимает…

— Срочное дело, герой. Так что иди, зови хозяйку. Я в гостиной подожду.

Ждать Голицыну пришлось довольно долго. Он слышал в глубине дома женские голоса, причем довольно сердитые. Кажется, вдова ссорилась с кухаркой и еще какой-то женщиной.

Капитан положил свой сверток на подоконник и развлекался фарфоровыми фигурками на каминной доске. Камин по случаю летней жары не топили, но Голицын на всякий случай осмотрел его — нет ли следов сожженных бумажек. В доме, где регулярно появляется Рейли, такое вполне могло быть. Но больше всего Андрея поразил телефон.

Осматривая гостиную, он наткнулся в углу на небольшой столик, сработанный в итальянском стиле, в окружении двух низких пуфиков. На темно-зеленой под малахит полированной столешнице расположилось чудо технической мысли — настольный телефонный аппарат производства шведской фирмы Eriksson, уже получивший прозвище «Эйфелева башня» за сходство очертаний со знаменитым творением инженера Эйфеля в Париже.

«Вот это номер! — Голицын в изумлении уставился на аппарат. — Откуда у вдовы полковника, получающей мизерную пенсию, такая роскошь?! Не иначе, господин антиквар расстарался!..»

Наконец двери гостиной распахнулись, и в помещение вплыла высокая, располневшая не по годам женщина, одетая в темное домашнее платье и чепец.

Лет ей на вид было чуть за тридцать, и Голицын, придумавший свою классификацию достойных внимания дам, определил Раису Пашутину так: «домашняя женщина». Ее крупные пухлые руки были отнюдь не в пудре, а в муке. Мукой же был выпачкан низ платья.