– Смотри, сколько народу пригласили! – удивилась Мария Васильевна и начала по головам считать визитёрш, ступающих на широкие ступени. Увидев одну из дам, она обрадовалась: – А вот и Долли Ливен! Ты с ней знакома? Нет?.. Вон она – на лестнице. В честь коронации они с супругом возведены в княжеское достоинство. Не знаю, как её муж, но сама-то Долли эту честь давно заслужила. На ней ещё со времен войны держатся все отношения с Англией.
Софья Алексеевна постаралась разглядеть княгиню Ливен, но их экипаж был ещё слишком далеко, и она заметила только высокую фигуру в малиновом платье и пышные тёмные локоны. Дама легко взбежала по ступенькам и исчезла под каменным шатром верхней площадки крыльца. Зато следующая гостья поднималась по лестнице так медленно, что собрала позади себя пёстрый цветник из нарядных женщин.
– Мария Антоновна Нарышкина, – вздохнула Кочубей. – После смерти государя она сильно сдала, видишь, еле ходит.
Подруга называла всё новые имена, но Софья Алексеевна её не слушала. Она так боялась получить сегодня отказ, что у неё дрожали руки. Впрочем, услышанная краем уха фраза, отвлекла графиню от собственных переживаний.
– Кстати, сегодня объявили, что и Александру Ивановичу Чернышёву в честь коронации тоже пожалован титул. Его возвели в графское достоинство, – сообщила Кочубей. – Может, сей новоиспеченный граф теперь оставит вас в покое?
– Хотелось бы, – откликнулась Софья Алексеевна. Она так устала, что теперь была готова отдать всё, что угодно, лишь бы эта чёрная полоса наконец-то закончилась.
Экипаж поравнялся с крыльцом, лакей распахнул дверцу и помог дамам сойти на ступени.
Лестница показалась Софье Алексеевне бесконечно длинной и крутой. Пока они поднялась на большую террасу, графиня обессилела.
– Отдышись, – посоветовала ей Мария Васильевна и, подхватив под локоть, увлекла подругу под шатровые своды каменных сеней. Они вошли в большой вестибюль, и Софье Алексеевне показалось, что она попала в сказку. Коралловые колонны яркой рамой обрамляли белую мраморную лестницу, а на светло-золотистых стенах причудливо переплетались резные листья и фантастические цветы. В простенках по небесной лазури алели розы, а у подножия лестницы скалили клыки два льва с геральдическими щитами.
– Боже мой, какое чудо! – восхитилась графиня. – Хоть это сохранилось…
– Да что ты! Ничего не уцелело. Французы что не разграбили – то взорвали. Всё восстанавливали по старым рисункам, но я здесь была в юности и помню дворец именно таким. Понятно, что сейчас краски ярче, чем прежде – не выцвели пока. Ну, это лишь начало, посмотришь, как внутри всё сделано.
Мария Васильевна повела подругу мимо оскалившихся львов. Они миновали лестницу и медленно двинулись через анфиладу сводчатых залов. Кочубей не спешила, давая возможность Софье Алексеевне поближе рассмотреть фантастическую красоту парадных комнат Теремного дворца. Алые с золотом стены перетекали в светлые, сплошь расписанные нежными сказочными узорами. Потом фон наливался охрой, и узоры темнели, становились чёрно-зелёными, а на фресках проступали суровые лики московских князей. У Софьи Алексеевны захватило дух, так это было необычно и прекрасно. Подруги вошли в большой двухсветный зал с высоким потолком-куполом. Всё здесь – и сводчатый потолок, и стены – покрывала затейливая позолоченная резьба, и зал казался огромным старинным ларцом, а овалы с ликами святых на куполе – драгоценностями, сложенными на хранение.
Прибывшие дамы собрались маленькими группками и выстроились вдоль стен, и лишь Мария Антоновна Нарышкина уселась в старинное кресло с очень высокой и жесткой спинкой.
Двери в зал отворились, и вошла императрица-мать. В белом платье, с жемчугами на шее Мария Фёдоровна выглядела на удивление молодо. А может, дело было в улыбке? Или в сияющем взгляде? Похоже, государыня пребывала в прекраснейшем расположении духа. Сразу за ней следовала высокая худая старуха в чёрном шёлке. На её плоской груди играла алмазным блеском Екатерининская звезда.
– Обер-гофмейстерина Волконская – свекровь нашей Зизи, – кивнув на даму в чёрном, шепнула подруге Кочубей.
Императрица переходила от одной группы дам к другой, и чем ближе она приближалась, тем тревожнее становилось Софье Алексеевне, ведь все собравшиеся в зале женщины были благополучны, и лишь у неё одной решался вопрос жизни и смерти. Вдруг императрица не захочет омрачать светлые праздничные дни тяжким воспоминанием о декабрьском восстании? Слишком уж мало прошло времени – раны ещё не зарубцевались. Наконец государыня остановилась рядом, тепло поздоровалась и двинулась дальше. Она обошла всех дам, а потом пригласила их в соседнюю палату на чай.
Подруги вошли в зал последними. К ним тут же поспешила одна из дежурных фрейлин и указала на маленький столик в нише у окна.