Охота на Менелая

– До вас в той же камере сидел князь, – заметил Щеглов. – Но вы нам истерики не закатывайте, всё равно не поможет! Не хотите пока в убийстве сознаваться? Не надо. Я подожду. А пока расскажите-ка о шпионаже в пользу Турции.

Кровь отлила от лица Печерского, и оно стало даже не землистым, а мертвенно-серым.

– Воды, – прошептал он.

– Попить нальем, мы же не изуверы, – заметил капитан и протянул арестанту стакан. – Если с нами по-хорошему разговаривать – можно и тюрьмой отделаться, а то ведь законы в стране двести лет не менялись: за самые тяжкие преступления четвертование положено. Мучительная штука, скажу я вам!

Печерского затрясло. Его руки ходили ходуном, расплёскивали воду. Но Щеглов будто и не замечал этого, он невозмутимо продолжил:

– Нам тут местные старожилы рассказали, как вы несколько месяцев назад сами на допросах присутствовали, так что объяснять вам не надо – вы и так всё знаете. Шпионить в пользу врага – тягчайшее преступление. И кому помогать вздумали? Туркам!

– Я им не помогал, – отозвался Печерский, – я им ложные бумаги посылал. Сам придумывал и выдавал за настоящие.

– Лжёте! – вмешался Дмитрий. – Перехвачены два ваших донесения с похищенными секретными документами. Вы крали их в Адмиралтействе и чиновников военного ведомства, а врагу отправляли в том виде как есть. Имеются свидетели вашего разговора с Гедоевым, когда тот начал свой шантаж. Торгаш понял, что вы – шпион, и принялся тянуть из вас деньги.

Ордынцев выложил на стол пакет, отправленный преступником с «ямщиком» Паньковым, и печатку, найденную при обыске.

– Вы полностью изобличены. Вас может спасти только полнейшее раскаяние, – сообщил арестанту Щеглов, – иначе четвертование. Вряд ли государь снизойдёт до того, чтобы заменить его для вас на повешение. По крайней мере, я просить об этом не стану.

Печерский разваливался на глазах: его широкое лицо разъехалось в гримасе плача, жирные плечи затряслись, и он зарыдал. Массивное тело арестанта начало сползать со стула, и Щеглов, предупреждая его истерику, кивнул охраннику. Конвоир подхватил рыдающего преступника и вернул его в прежнее положение.

– Нам надоели эти сопли! – гаркнул частный пристав. – Либо вы начнёте отвечать на вопросы – либо я, признав вас шпионом и убийцей, закрываю дело. Завтра вас осудят, а ещё через неделю казнят.

– Я скажу всё, что знаю… – сквозь затихающие рыдания пообещал Печерский.

– Вот так-то лучше, – отозвался капитан и обратился к Ордынцеву: – Приступайте, Дмитрий Николаевич.

– Расскажите, когда и как вы начали работать на врага. Что заставило вас стать шпионом?

Печерский подавил всхлип и признался:

– Это из-за греков, а ещё из-за обиды… Отец по завещанию всё оставил моему старшему брату. Я был этим просто сражён, хотел доказать всем, что со мной поступили неправильно. В этот тяжёлый душевный момент я встретил князей Ипсиланти, они так красиво говорили о свободе Греции. У них выходило, что все, кто борется за это святое дело – герои. Я поверил и отправился по их поручению в Константинополь. Они послали меня на верную смерть: ведь я не знал ни турецкого, ни греческого языков, а паспорт мой оказался поддельным. Деньги быстро кончились, а греческие заговорщики, вместо того чтобы выполнять мои приказания (ведь я был посланником их вождей), избегали меня. Они не давали мне ни денег, ни еды, никто не хотел селить меня в своем доме. Эти фанариоты даже не скрывали, что хотят выдавить меня из Константинополя.

– И тогда вы предложили свои услуги туркам… – предположил Дмитрий.

– Я голодал, а греки, которые должны были мне служить, ели досыта.

– И что же было дальше? – поторопил арестанта Щеглов. – В ваших интересах быть поразговорчивее.

– Да, конечно, – суетливо поддакнул Печерский. – Я понял, что фанариоты меня не признают, и решил их наказать. Обратился к турецким властям и пообещал выдать всех заговорщиков, если мне дадут хорошее жильё и устроят на службу. Мои условия приняли: мне выделили прекрасный дом и стали исправно платить. Турки разобрались с заговорщиками-греками, а потом выдвинули мне условие, что денег станут давать гораздо больше, если я вернусь в Россию и начну пересылать оттуда донесения. Их интересовали армия и флот.

Арестованный замолчал, а в разговор вступил князь Курский:

– Есть ли опознавательный знак, по которому агент в Одессе понимает, что у вас всё в порядке?

– Я посылаю ему деревянные чётки с шёлковой кисточкой, а он, получив донесение, возвращает мне их обратно с гонораром и новым заданием, – отозвался Печерский

– А как вы должны были сообщить, что вас разоблачили? – настаивал дипломат.

– Просто коротко остричь кисточку с одного бока, – объяснил Печерский, – но я всерьёз к этому не относился. Меня невозможно было связать с турками.

– Тем не менее связник начал требовать деньги за то, что сохранит вашу тайну, – вмешался Щеглов. – Кстати, то письмо и кошель с золотом, которые он прятал у себя, нашли в вашей комнате, а вы говорите, что не убивали Гедоева. Как тогда они к вам попали?

Печерский умоляюще прижал руки к груди и поклялся: