Охота на мух. Вновь распятый

Так закончился этот единственный в мире спектакль, величайшая трагедия, где актеры не дожили до второго представления…

Прекрасному Иосифу надоела его любовница. Она научила его всему, что знала сама, а школу у Бабур-Гани она не проходила.

Иосиф обратил внимание на молодых невест. Он выпросил у отца несколько комплектов черной формы инквизиторов с серебряными молниями на рукавах и отворотах, украл из кабинета Киндзо, начальника инквизиции, ордера на арест и обыск и стал развлекаться.

Его лазутчики узнавали, в каком дворе выдают замуж красивую девчонку, а в разгар свадьбы, перед тем как молодых отводят в спальню, в дом врывался Иосиф в сопровождении вооруженных лизоблюдов и устраивал обыск.

«Всем оставаться на своих местах!.. Кто хозяин?.. Ты? Ознакомься с ордером на обыск. Где оружие?.. Нет оружия?.. Все вы так поначалу говорите… Найдем, расстреляю на месте… Так! Что в этой комнате?.. Туда нельзя? Это тебе нельзя, а мне можно!»

И допрашивал невесту в спальне…

Мир-Джаваду докладывали о бесчинствах сына, но он только посмеивался: «пусть балуется! перебесится, хорошим семьянином будет». И снимал на год с родителей невесты и жениха налог, который все ему выплачивали.

Такая плата устраивала родителей, а бешенство жениха разбивалось о скалу страха, когда он узнавал, кто его опередил. Да и невесты не особенно сопротивлялись юному красавцу, браки-то заключали родители, о любви к жениху приходилось ли говорить, зачастую впервые и видели его лишь на свадьбе, и далеко не всегда выбор родителей устраивал невест.

Иосиф интуитивно выбирал жертвы из мещанских или купеческих кругов, а там все имело свою цену.

Лишь однажды Иосиф получил отпор со стороны родственников: братья жениха неожиданно окружили Иосифа, когда он направлялся в спальню к невесте, приставили кинжалы к груди, отняли пистолет.

Вот когда Иосиф впервые почувствовал, что такое страх. Но не струсил, а спокойно выполнил все требования напавших: приказал убраться прочь своим вооруженным разбойникам и дал клятву никогда больше не возвращаться и не мстить.

После этой неудачи Иосиф стал осмотрительней и нападал, если твердо знал, что будет некому дать отпор. Но и еще раз получил отпор там, где никак не ожидал: со стороны невесты.

Скромная девочка превратилась вдруг в фурию, схватившуюся за нож. Иосиф понял, что эта может запросто убить, и ретировался.

Но к неудачам относился философски и даже по-спортивному, будучи не злобным, а лишь испорченным до мозга костей, и никогда не пытался отомстить непокорным. К приключениям он и относился как к приключениям: легко и беззаботно, не думая о последствиях.

Гюли тревожилась, неспокойно было у нее на сердце: мальчик вырос, уже с матерью и не считается, как заставить его задуматься над жизнью, когда ему все так легко дается, когда все вокруг трепещет и гнется покорно, когда рабство вновь вступило в свои права.

Бабур-Гани стала подозревать своего молодого мужа в измене: Бабек часто стал исчезать из дому, но приходил рано, трезвый, не накурившись травки, не кольнувшись. Но больше всего не нравилось Бабур-Гани то, что все время он ходил какой-то окрыленный, а свет на его челе ясно говорил, что только телом он здесь, дома у Бабур-Гани, а душа его витает далеко отсюда, может, и не так далеко, но словно в раю.

Вызвав к себе главного евнуха, она не стала его посвящать в тонкости своих переживаний:

— Меня беспокоит состояние здоровья молодого хозяина, — начала она издалека и хитро, — мне кажется, что Бабек ходит в опиекурильню. Проследи за ним, только осторожно, чтобы он тебя не заметил.

— Слушаюсь, госпожа! — склонился перед нею слуга. — В случае, если это подтвердится, пускать его туда или нет?.

— Я тебе ясно сказала: ты должен лишь следить за молодым хозяином. Издали следи, чтобы он ни о чем не догадался… Да не болтай, не то я тебе и язык отрежу.

Слуга еще раз низко поклонился и выскользнул за дверь.

Как только Бабек выбежал из дома, куда-то торопясь, и заспешил вниз по улице, евнух последовал за ним. Следить ему было очень легко: Бабек шел, не оборачиваясь, и слуге не надо было нырять за встречное дерево, или угол дома, или створ ворот.

Дойдя до мечети, Бабек зашел во двор и исчез из виду. Евнух хотел войти следом, но затем решил, что незаметно ему это сделать не удастся, будет невозможно скрыться в толпе молящихся, а приказ хозяйки был ясен: не попадаться молодому хозяину на глаза.

И евнух уютно устроился в тени кустарника напротив ворот мечети. И прождал там часа три, пока Бабек вновь не появился на улице.

И так же, не обращая внимания на неотступно следовавшего за ним евнуха, он проследовал прямо домой, не заходя ни в опиекурильню, ни в другие злачные места, которых рядом с мечетью было великое множество…

Бабур-Гани искренне удивилась. Вновь и вновь она выспрашивала мельчайшие подробности у евнуха, пытаясь поймать его на лжи, но тревога не только не проходила, напротив, углублялась и крепла.

Несколько дней подряд евнух ходил тенью за Бабеком, но картина повторялась: из дома в мечеть, из мечети — домой…