Охота на мух. Вновь распятый

Мир-Джавад влюбился. Пылко, страстно. Никогда еще он не чувствовал себя таким молодым, словно сбросил одним движением двадцать прожитых лет.

А влюбился он в дочь своей жены, в свою официальную дочь. Когда-то он обещал ее выдать за своего сына Иосифа, своего первенца,  которого он любил, в отличие от других своих детей, которых никогда не видел в жизни и не имел даже желания их увидеть, а желания свои он ставил очень высоко, сразу же после желаний Великого Гаджу-сана…

Маленькая Нигяр поначалу у него не вызывала, кроме раздражения, ничего, а имя ее, как только Мир-Джавад слышал, напоминало об одном из гнусных его преступлений, о котором он охотно бы забыл.

Но, как только Нигяр исполнилось четырнадцать лет, взгляд Мир-Джавада все чаще стал останавливаться на ее теле, и желание стало будоражить и терзать воображение.

Лейла не скрывала от дочери, кто ее отец, поэтому для нее не было тайной, что Мир-Джавад всего лишь только муж матери. Но она с детства испытывала трепет и уважение перед ним, вернее, перед той огромной властью, которой он был наделен. Она видела, как все трепещут перед Мир-Джавадом, лебезят и льстят, и преклоняются перед ним. Отблеск власти падал и на нее. А женщины всегда ценят красоту, успех и деньги.

Мир-Джавад сошел с ума. Он открыто засыпал Нигяр драгоценностями и нарядами, старался использовать каждую возможность, чтобы увидеть, как она переодевается, а когда она купалась, старался зайти в ванную, помочь ей помыться. Но из ванной Нигяр, смущаясь, его всегда прогоняла. И он покорно уходил.

Власть над взрослым мужчиной, да к тому же обладающим неограниченными возможностями, льстила самолюбию подростка, и ее тянуло к запретному больше и больше.

А Лейла ничего не замечала. После смерти отца и деда Нигяр она стала «колоться». Мир-Джавад не обращал на нее никакого внимания, словно ее и на свете-то не было, но через подставных лиц регулярно снабжал ее наркотиками из своей подпольной лаборатории, которая обеспечивала столь выгодным товаром почти всю страну. И Лейла находилась беспрерывно под кайфом, не обращая внимание, что вокруг нее происходит, чем и пользовался Мир-Джавад.

И вот однажды, в то время как Нигяр мылась в ванной, Мир-Джавад осторожно, чтобы никто не заметил, пробрался к ней в спальню и, открыв окна, выстудил комнату, а затем, зайдя в соседнюю комнату, стал ожидать Нигяр, не зажигая свет и оставив маленькую щелочку в прикрытой двери.

Дождался, когда Нигяр в халатике на голое тело прошлепала в спальню, и, выждав несколько секунд, на большее терпения не хватило, вошел в спальню Нигяр. Она уже лежала в постели и дрожала от холода.

— Почему так холодно у тебя в спальне? — спросил заботливо Мир-Джавад. — Я накажу твою горничную.

— Не з-знаю! — дрожа, проговорила девочка, высунув на секунду нос из-под одеяла и тут же нырнув туда снова.

— Я согрею тебя! — сказал Мир-Джавад и, погасив ночник, сбросил халат и голым забрался к Нигяр под одеяло.

Прикосновение горячего мужского тела парализовало девочку, а когда Мир-Джавад обнял ее и, словно случайно, положил ее руку на свою восставшую крайнюю плоть, острое, впервые испытываемое в жизни желание настолько сильно пронзило ее тело, что она испытала оргазм, и это новое чувство так поразило ее, что она чуть не потеряла сознание, а когда Мир-Джавад стал ласкать ее тело, целовать губы, шею, грудь, живот, Нигяр перестала что-либо соображать, все разрешала с собой делать, и только, когда волна боли затопила ее тело, она вскрикнула, но идущая следом волна, горячая и сладостная, смыла боль и наполнила таким блаженством, что вызвала стон удовлетворения.

Им стало так жарко, что Мир-Джавад сбросил одеяло на пол, покрытый ковром. Благодарный любовник покрыл все тело Нигяр поцелуями, а ощутив на губах солоноватый вкус ее крови, не стал вытирать, поцеловал Нигяр в губы, и она тоже узнала вкус своей крови, своей девственности.

С этого дня Мир-Джавад стал неофициальным мужем, но верным и любящим, своей официальной дочери. Но когда он вспоминал о своих планах выдать Нигяр замуж за сына, он ужасался одной этой мысли, что действительно такое могло произойти, и начинал ненавидеть и сына.

«Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: „я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазной мазью помажь глаза твои, чтобы — видеть. Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся“».

Когда Бабек очнулся и пришел в себя, был уже полдень. Долго лежал неподвижно, глядя в потолок, надеясь, что все страшное ему лишь приснилось, а на самом деле ничего и не было.