Охота на мух. Вновь распятый

— Бабек, остановись! Бабек, подожди! Дай объяснить тебе: я не знала, что у вас такая любовь, думала, присосалась, стерва, к деньгам. Прости!.. Остановись, умоляю тебя!

«Бабек» внезапно исчез, нырнув в глухую стену, но когда Бабур-Гани подбежала к тому месту, она увидела в стене приоткрытую калитку. То ли закрыть забыли, то ли специально оставили открытой.

Бабур-Гани, ни секунды не сомневаясь, рванулась в калитку. Но, как только она вошла в полутемный двор, сильные руки схватили ее, вогнали в рот кляп, а веревкой туго запеленали тело. Бабур-Гани не оказала ни малейшего сопротивления, даже ни разу не вскрикнула, только глаза ее все искали того, за кем она пошла бы и на край света, искали и не находили.

Бабур-Гани поволокли в дом, в большой комнате вдоль стен сидели мужчины и женщины, сплошь все в черном, и черная ненависть светилась в их глазах, и полумрак от небольшого количества света, попадавшего в комнату через маленькие окна, выходящие во двор-колодец, где свет самого солнца уже исчезал, словно замурованный четырьмя стенами, казалось, тоже чернел, давая больше мрака, чем света.

Бабур-Гани оглядела людей, смотревших на нее с такой ненавистью, так люто ее ненавидевших, и, наконец, увидела того, кого приняла за Бабека: он был похож, так похож, очевидно, младший брат или ближайший родственник, что не спутать его с умершим мужем Бабур-Гани никак не могла. Сейчас, когда он сидел без шелкового шнура на шее, он скорее походил на фотографию Бабека в юности, живую, но фотографию. А рядом с ним сидела девушка, очень похожая на Сол.

И, странно, Бабур-Гани ни разу не пришла в голову мысль, что ее заманили в ловушку, поймали на «подсадную утку». Она вдруг почувствовала облегчение, успокоение от того, что скоро все закончится, и муки совести перестанут терзать ее помутившийся ум.

На возвышении у центральной стены, сплошь завешанной коврами ручной работы, сидел седой мужчина, отец Бабека, а рядом с ним провидица. Бабур-Гани долго и пристально смотрела на нее, пытаясь вспомнить, где она могла с этой красавицей столкнуться, что она могла ей такого плохого сделать, но поняла, что не встречались они в этой жизни, но эта красавица — главное орудие судьбы.

Мужчина подал знак, и тотчас же у Бабур-Гани был вынут кляп изо рта, и она наконец-то вздохнула полной грудью.

— Признаешь ли ты себя виновной в смерти мужа и его возлюбленной? — глухо, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, не сорваться, спросил отец Бабека, играющий роль председательствующего на этом импровизированном суде.

— Кто вы? — удивленно воскликнула Бабур-Гани.

— Мы — суд, собравшийся по воле неба, чтобы судить тебя и приговорить к лютой казни.

— Нет казни страшнее, чем воспоминания, мучащие, жгущие меня каждый божий день. Какая боль может сравниться с той болью, что каждую секунду испытывает мое сердце? — Бабур-Гани с трудом перевела дыхание. — Я любила!.. Я безумно любила, первый раз в жизни. И боролась за свою любовь, как могла. Боролась… но ошиблась, и ваша месть лишь прервет мои страдания… И не говорите мне об угрызениях совести. Во имя любви всегда творили больше преступлений, чем подвигов… Решайте! Мне безразлично ваше решение…

И Бабур-Гани закрыла глаза.

— Ты все сказала? — услышала она голос председательствующего и кивнула в ответ.

Тут же ей в рот вновь вогнали кляп, но Бабур-Гани действительно было уже все равно.

Председательствующий обратился к собравшимся:

— Какой смертью должна умереть эта… Я не могу назвать ее светлым именем женщины. Это — демон, дочь зла, порождение геенны, пусть туда она и уйдет. Я предлагаю сжечь ее!

Но, прежде чем собравшиеся успели проголосовать, заговорила провидица:

— Ей после смерти гореть в вечном пламени, зачем нам брать на себя обязанности подручных сатаны? Это существо всю свою жизнь плодила грязь, в грязи и смраде она и должна закончить свою жизнь. Костер — дело хлопотное к тому же, а выгребная яма во дворе полна. Пусть это менее мучительная смерть, но она более унизительная и больше всего подходит к этой совратительнице и насильнице. В ней олицетворение строя, и пусть казнь будет символом гибели бесчеловечного строя.

Бабур-Гани открыла глаза и встретилась взглядом с провидицей, прочла в ее глазах книгу ненависти и презрения и отвела свой взор, но всюду, куда бы она ни направляла свой взгляд, ее встречали та же ненависть и презрение.

Все молчали, ожидая решения председательствующего. А он долго размышлял над словами провидицы.

— Ты нам очень помогла! — сказал он наконец. — И мы тебе признательны за эту помощь, но не кажется ли тебе, что злодеяния будут несоизмеримы с нашей местью. Нет, быстрая смерть не для нее!

— Мы не можем брать на себя смелость соизмерять. Это — дело Бога! А мы, имея право мстить, не имеем права опускаться до тех, кому мы мстим, я это поняла только теперь, что орудием мести не могут служить невинные, иначе мы так же служим злу, как и они, считая, что творим добро, множим зло.

— Тогда мы должны ее пощадить, попросить у нее прощения и проводить домой, — возмутился отец Бабека.

— Ты обещал выполнить мою просьбу!